Анж Питу

Питу погрузился в мечтания, которые сильно удивили бы такого логичного человека, как аббат Фортье.

Поначалу смутные, мечтания эти внезапно засияли ярким светом, а затем затянулись некоей дымкой, из-под которой продолжали сверкать искры, чье происхождение таинственно, а источник неизвестен.

Меж тем Малыш тронулся С места, а Питу двинулся вперед рядом с Малышом, придерживая одной рукой корзины. Что до мадмуазель Катрин, погрузившейся в мечтания не менее глубокие, чем грезы Питу, она опустила поводья, не боясь, что скакун понесет. Тем более, что чудовища в окрестностях не водились, а Малыш мало напоминал коней Ипполита.

Наконец конь остановился, а вместе с ним машинально остановился и Питу. Перед ними были ворота фермы.

– Гляди-ка, к нам пришел Питу! – воскликнул мужчина могучего телосложения, горделиво восседавший верхом на коне, который в эту самую минуту пил воду из лужи.

– О Боже! Да, господин Бийо, это я самый и есть!

– У бедняги Питу новое горе! – сказала Катрин и спрыгнула с лошади, нимало не заботясь о том, что юбка ее, взмыв кверху, явила всему миру ее подвязки, – тетка выгнала его из дома.

– Чем же он так не угодил старой ханже?

– Пожалуй, тем, что я не силен в греческом, – отвечал Питу.

Этот фат еще хвастался! Ему следовало сказать: в латыни.

– Не силен в греческом, – сказал широкоплечий мужчина, – а на что тебе сдался этот греческий?

– Чтобы толковать Феокрита и читать «Илиаду».

– А какой тебе прок толковать Феокрита и читать «Илиаду»?

– Тогда я смогу стать аббатом.

– Ерунда! – сказал господин Бийо. – Разве я знаю греческий? Разве я знаю латынь? Разве я знаю французский? Разве я умею читать? И разве все это мешает мне сеять, жать и убирать хлеб в амбар?

– Да, но вы, господин Бийо, вы же не аббат, вы земледелец, agricola, как говорит Вергилий. О fortunatos nimium9.

– И что же, по-твоему, земледелец, у которого имеются 60 арпанов земли под солнцем и тысяча-другая луидоров в тени, хуже долгополого? Отвечай немедленно, скверный служка!

– Мне всегда говорили, что быть аббатом – это самое лучшее, что есть на свете; правда, – добавил Питу, улыбнувшись самым пленительным образом, – я не всегда слушал то, что мне говорили.

– Ну и молодец, что поступал так, экий ты чудак! Видишь, я тоже могу говорить стихами, коли захочу. Мне сдается, из тебя может выйти кое-что получше, чем аббат, и тебе крупно повезло, что ты не станешь заниматься этим ремеслом, особенно по нынешним временам. Знаешь, я фермер, я разбираюсь в погоде, а нынче погода для аббатов скверная.

– Неужели? – спросил Питу.

– Да, скоро грянет гром, – отвечал фермер. – Ты уж мне поверь. Малый ты честный, образованный…

Питу поклонился, очень гордый тем, что впервые в жизни заслужил титул образованного.

– Значит, ты можешь зарабатывать на жизнь, и не став аббатом.

Мадмуазель Бийо, вынимая из корзины цыплят и голубей, с интересом прислушивалась к беседе Питу с ее отцом.

– Зарабатывать на жизнь – но это, должно быть, очень трудно, – сказал Питу.

– Что ты умеешь делать?

– Я-то? Я умею ловить птиц на ветку, намазанную клеем, и расставлять силки. Еще я неплохо Подражаю пению птиц, правда, мадмуазель Катрин?

– О, еще как правда, он распевает, точно зяблик.

– Да, но все это не профессия, – сказал папаша Бийо.

– А я о чем говорю, черт подери?

– Ты ругаешься, это уже недурно.

– Как, неужели я выругался? – воскликнул Питу. – Простите меня великодушно, господин Бийо.

– О, ничего страшного, со мной это тоже случается, – отвечал фермер. – Эй, дьявол тебя задери, будешь ты стоять спокойно! – крикнул он своему коню, – этих чертовых першеронов хлебом не корми, только дай погарцевать да поржать. Но вернемся к тебе, – продолжал он, вновь обращаясь к Питу, – скажи, ты ленив?

– Не знаю; я занимался только латынью и греческим, и…

– И что?

– Честно говоря, я знаю их довольно скверно.

– Тем лучше, – сказал Бийо, – это доказывает, что ты не так глуп, как я думал.

Питу раскрыл глаза так широко, что они едва не выскочили из орбит: первый раз в жизни он слышал такие речи, решительно противоположные всему, что ему доводилось слышать прежде.

– Я тебя спрашиваю про другую лень; скажи, боишься ли ты усталости?

– О, усталость, это другое дело; нет, я могу пройти хоть десять миль и вовсе не устать!

– Ладно, это уже кое-что, – отвечал Бийо, – если ты похудеешь еще на несколько ливров, то сможешь стать рассыльным.

– Похудею? – сказал Питу, взглянув на свои длинные костлявые руки и длинные ноги, похожие на жерди. – Сдается мне, господин Бийо, что я и так уже достаточно худ.

– По правде говоря, – сказал фермер, покатившись со смеху, – ты настоящий клад.

Питу впервые слышал столь высокую оценку своей скромной персоны. Чем дольше он говорил с папашей Бийо, тем сильнее удивлялся.

– Послушай, ты никак не возьмешь в толк, про какую лень я говорю, – сказал фермер. – Я спрашиваю, ленишься ли ты, когда тебе задают работу?

– Не знаю; я ведь никогда не трудился. Катрин рассмеялась, но папаша Бийо на этот раз остался серьезен.