Анж Питу

– А ты, – сказал Жильбер, глядя на простодушного парнишку, крепкого, но не блещущего умом, – ты возвращайся в Писле, чтобы утешить семейство Бийо и объяснить, какое святое дело он предпринял.

– Сию минуту, – ответил Питу, задрожав от радости при мысли о предстоящей встрече с Катрин.

– Бийо, – сказал Жильбер, – дайте ему наставления.

– Сейчас, – отвечал Бийо.

– Я слушаю.

– Я назначаю хозяйкой дома Катрин. Ты понял?

– А как же госпожа Бийо? – удивился Питу, услыхав, что права матери семейства переданы дочери.

– Питу, – сказал Жильбер, понявший мысль Бийо при виде легкого румянца на лице отца семейства, – вспомни арабскую пословицу: «Слышать – значит повиноваться».

Теперь пришел черед Питу покраснеть; он почувствовал свою нескромность.

– Катрин – самая умная в семье, – просто сказал Бийо, чтобы объяснить свою мысль.

Жильбер склонил голову в знак одобрения.

– Это все? – спросил Питу.

– У меня все, – ответил Бийо.

– А у меня нет, – произнес Жильбер.

– Я слушаю, – сказал Питу, готовый поступить в соответствии с арабской пословицей, процитированой давеча Жильбером.

– Отнеси мое письмо в коллеж Людовика Великого, – велел Жильбер, – и отдай аббату Берардье; он передаст его Себастьену. Приведи Себастьена ко мне, я попрощаюсь с ним, а потом возьми его с собой в Виллер-Котре и там отведи к аббату Фортье, чтобы он не терял зря времени, По четвергам и воскресеньям бери его с собой гулять; не бойся, заставляй его бродить по лесам и равнинам.

И для моего спокойствия, и для его здоровья лучше ему быть там, нежели здесь.

– Я понял! – воскликнул Питу, радуясь разом и близкой встрече с другом детства, и неясному зову более взрослого чувства, которое пробуждалось в нем при магическом имени Катрин.

Он встал, попрощался. Жильбер улыбнулся, Бийо был погружен в задумчивость.

Потом Питу пустился бегом к аббату Берардье за Себастьеном Жильбером, своим молочным братом.

– А мы, – сказал Жильбер Бийо, – примемся за дело!

Глава 45. МЕДЕЯ

После ужасных потрясений, которые мы только что явили глазам читателей, в Версале воцарилось относительное спокойствие.

Король отдыхал, и возвращаясь иногда мыслями к тому, что пришлось вынести его гордости Бурбона во время злосчастного путешествия в Париж, он утешался мыслью о том, что вновь завоевал любовь народа.

Меж тем Неккер, стремившийся упрочить свою славу, постепенно терял ее.

Что касается знати, она начинала готовиться к бегству или к сопротивлению.

Народ наблюдал и выжидал.

Тем временем королева замкнулась в себе, убежденная, что все ее ненавидят, и старалась держаться незаметно;

Она затаилась, ибо знала, что если одни ее ненавидят, то другие на нее надеются.

Со времени путешествия короля в Париж она почти не видела Жильбера.

Впрочем, однажды она встретила его в вестибюле, ведущем в покои короля, и, поскольку он низко поклонился ей, она первой начала беседу:

– Добрый день, сударь, вы идете к королю? – осведомилась она и не без иронии добавила:

– Как советник или как врач?

– Как врач, сударыня, – сегодня мое дежурство. Она знаком велела Жильберу следовать за ней. Жильбер повиновался.

Они вошли в маленькую гостиную перед королевской опочивальней.

– Итак, сударь, – сказала она, – как видите, вы обманули меня, ведь вы уверяли, что во время этого путешествия в Париж король не подвергается ни малейшей опасности?

– Обманул, ваше величество? – удивился Жильбер.

– Конечно; разве в его величество не стреляли?

– Ходят такие слухи?

– Все об этом говорят, в особенности те, кто видели, как бедная женщина упала, едва не попав под колеса королевской кареты. Кто это говорит? Господин де Бово, господин д'Эстен, они видели ваше разорванное платье, ваше пробитое жабо.

– Ваше величество!

– Пуля, которая вас задела, сударь, могла убить короля, как убила эту бедную женщину, ибо в конце концов убийцы метили не в эту бедняжку.

– Я не думаю, что это было покушение, – сказал Жильбер с сомнением.

– А я думаю, что это было именно покушение, – сказала королева, пристально глядя на Жильбера.

– Во всяком случае, если и совершено преступление, народ тут ни при чем.

Королева еще пристальнее взглянула на Жильбера.

– Ах вот как! – воскликнула она. – Так кто же в нем повинен, по-вашему?

– Ваше величество, – отвечал Жильбер, качая головой, – с некоторых пор я наблюдаю и изучаю народ. Так вот, когда народ убивает во время революции, он убивает голыми руками; он превращается в разъяренного тигра, в рассерженного льва. Тигр и лев действуют без посредников; они убивают, чтобы убить; они льют кровь, чтобы ее пролить; им приятно окрасить ею зубы, омочить в ней когти.

– Свидетельство тому Фулон и Бертье, не так ли? Но разве Флесселя не застрелили из пистолета? Так я, по крайней мере, слышала. Впрочем, – с иронией продолжала королева, – быть может, это не правда, ведь мы, венценосные особы, окружены толпой льстецов!

Теперь пришел черед Жильбера пристально взглянуть на королеву.

– О, ваше величество, – сказал он, – ведь вы не больше моего верите в то, что Флесселя убил народ. Было немало людей, заинтересованных в его смерти.

Королева задумалась.