В то же самое время близ королевской кареты раздался отчаянный крик, какая-то женщина упала, пронзенная пулей ниже правого плеча.
Пуговица на сюртуке Жильбера, большая граненая пуговица вороненой стали, какие были в моде в ту эпоху, тоже была задета пулей.
Пуговица сыграла роль кольчуги, пуля отскочила от нее; именно в это мгновение Жильбер почувствовал резкую боль и толчок.
Кусок его черного жилета и клок жабо были оторваны.
Эта пуля, отскочившая от пуговицы Жильбера, насмерть поразила несчастную женщину – ее, умирающую, истекающую кровью, поспешно унесли.
Король слышал выстрел, но ничего не видел. Он с улыбкой наклонился к Жильберу:
– Там не жалеют пороха в мою честь, – сказал он.
– Да, ваше величество, – ответил Жильбер.
Он побоялся открыть его величеству, что он думает об этой овации.
Но в глубине души он признал, что у королевы были причины тревожиться, ведь если бы он не заслонял собой дверцу кареты, эта пуля, отскочившая от его стальной пуговицы, попала бы прямо в короля.
Чья же рука совершила этот меткий выстрел? Тогда этого не захотели узнать.., и теперь этого никто никогда не узнает.
Бийо, у которого от всего, что он увидел, вся краска схлынула с лица, не сводя глаз с дыры на сюртуке, жилете и жабо Жильбера, заставил Питу еще громче кричать: «Да здравствует отец французов!»
Впрочем, величие происходящего быстро вытеснило из памяти людей этот несчастный случай.
Наконец, проехав мимо Нового моста, где его встретили пушечным салютом, – пушки, по счастью, не стреляют пулями, – Людовик XVI въехал на Ратушную площадь.
На фасаде Ратуши красовалась надпись крупными буквами – днем они были черными, но с наступлением темноты должны были зажигаться и сверкать. Надпись эта была плодом хитроумных рассуждений городских властей.
Она гласила:
«Людовику XVI, отцу французов и королю свободного народа».
Новая антитеза, еще более разительная, чем та, которую придумал Байи, исторгла крики восторга у всех парижан, собравшихся на площади.
Эта надпись привлекла взгляд Бийо.
Но поскольку Бийо не знал грамоты, он попросил Питу прочитать ее вслух.
Затем он попросил прочесть надпись еще раз, словно в первый раз не расслышал.
Когда Питу повторил ее слово в слово, фермер спросил:
– Там так и написано? Прямо так и написано?.
– Конечно, – ответил Питу.
– Городские власти приказали написать, что король – это король свободного народа?
– Да, папаша Бийо.
– Ну коли так, – вскричал Бийо, – и коли нация свободна, то у нее есть право преподнести королю свою кокарду.
И бросившись к Людовику XVI, который выходил из кареты у крыльца Ратуши, он спросил:
– Ваше величество, видели вы на Новом мосту на бронзовом памятнике Генриху IV национальную кокарду?
– Да, ну и что? – спросил король.
– Как что? Ваше величество, если Генрих IV носит трехцветную кокарду, то и вам не зазорно ее носить.
– Конечно, – смешался Людовик XVI, – и если бы она у меня была…
– Так вот! – сказал Бийо, возвышая голос и поднимая руку. – От имени народа я преподношу вам эту кокарду вместо вашей и прошу вас принять ее.
Подошел Байи.
Король был бледен. Он начинал чувствовать, что на него оказывают давление. Он вопросительно посмотрел на Байи.
– Ваше величество, – сказал Байи, – это отличительный знак всех французов.
– В таком случае, я его принимаю, – ответил король, беря кокарду из рук Бийо.
И сняв белую кокарду, он прикрепил к своей шляпе трехцветную.
По площади прокатилось громкое победное «ура». Жильбер отвернулся, глубоко уязвленный. Он считал, что народ слишком быстро наступает, а король слишком быстро сдает позиции.
– Да здравствует король! – крикнул Бийо, подавая сигнал к новому взрыву рукоплесканий.
– Король умер, – пробормотал Жильбер, – во Франции больше нет короля.
Тысяча поднятых шпаг образовала стальной свод, протянувшийся от того места, где король вышел из кареты, и до самой залы, где его ждали.
Он прошел под этим сводом и скрылся в Ратуше.
– Это вовсе не Триумфальная арка, – сказал Жильбер, – это Кавдинское ущелье. – И добавил со вздохом. – Боже мой, что скажет королева?
Глава 38.
ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ВЕРСАЛЕ, ПОКА КОРОЛЬ СЛУШАЛ РЕЧИ ЧЛЕНОВ ГОРОДСКОЙ УПРАВЫ
В Ратуше короля встретили с большим почетом: его называли Спасителем свободы.
Короля попросили выступить, ибо жажда речей становилась день ото дня все сильнее; королю же хотелось наконец узнать, что думают на самом деле его подданные. Поэтому, прижав руку к сердцу, он произнес только одну фразу:
– Господа, вы всегда можете рассчитывать на мою любовь.
Пока он слушал в Ратуше сообщения правительства, – ибо начиная с этого дня во Франции вдобавок к власти короля и Национального собрания появилось настоящее правительство, – народ на улице глазел на прекрасных королевских лошадей, позолоченную карету, лакеев и кучеров его величества.
Питу после ухода короля в Ратушу накупил на подаренный папашей Бийо луидор синих, белых и красных лент и, смастерив из них национальные кокарды всех размеров, украшал ими уши лошадей, сбрую и весь экипаж.