Анж Питу

Не то гвардейцы других деревень: они действовали вяло и неслаженно. Одни были скверно вооружены и скверно обучены; этим довольно было бросить взгляд на соперников, чтобы утратить веру в себя; другие с преувеличенной старательностью повторяли движения, которым выучились не далее как вчера, и раздувались от гордости.

Все они сильно разочаровали зрителей.

Однако впереди были строевые учения. Тут-то сержант и надеялся взять реванш.

По причине его многоопытности сержанту было поручено общее командование: он должен был, ни много ни мало, руководить действиями армии, состоящей из ста семидесяти человек.

Это оказалось ему не по силам.

Питу, со шпагой под мышкой и в неизменной каске на голове, наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой.

Когда сержант увидел, что голова колонны скрывается в лесу, а хвост выползает на арамонскую дорогу, когда он увидел, как спутываются его каре, сбиваются в кучу отделения и топчутся на месте направляющие, он вконец растерялся и был освистан своими собственными солдатами.

Тогда арамонцы все как один потребовали:

— Пусть командует Питу!

— Да, да, пусть командует Питу! — подхватили люди из других деревень, раздосадованные неумелостью своих солдат, в которой они по доброте душевной винили их наставников.

Питу снова взобрался на своего белого коня и, заняв место во главе своих гвардейцев, которых он поставил впереди всех остальных, проревел команду с такой силой, что, казалось, от звука его голоса задрожали верхушки соседних дубов.

В тот же миг, словно по мановению волшебной палочки, смешавшиеся было ряды солдат пришли в порядок; бойцы повиновались Питу с восторгом, ничуть не мешавшим слаженности их действий, и снискали всеобщее одобрение; уроки папаши Клуиса и «Безупречного национального гвардейца» не пропали даром.

Единодушно и единогласно все войско тут же, на поле брани, нарекло Питу своим главнокомандующим.

Мокрый от пота и хмельной от счастья, Питу спешился; все зрители бросились к нему с поздравлениями.

Принимая их, он не перестал искать глазами Катрин.

Внезапно он услышал ее голос.

Ему незачем было искать Катрин: она сама нашла его!

Он победил!

— Нехорошо, господин Анж! — воскликнула Катрин шутливым тоном, плохо вязавшимся с ее бледным лицом. — Нехорошо, господин Анж, вы к нам даже не подходите. Вы загордились, вы стали великим полководцем…

— Что вы, ни в коем случае, — возразил Питу. — Здравствуйте, мадемуазель! Имею честь приветствовать вас, сударыня, — поклонился он г-же Бийо и снова обратился к Катрин:

— Вы ошибаетесь, мадемуазель, я вовсе не великий полководец, я самый обыкновенный бедняк, желающий послужить отечеству.

Толпа подхватила эти слова, восхитилась ими и нарекла грандиозными.

— Анж, — тихо сказала Катрин, — мне нужно с вами поговорить.

«Ну и ну, — подумал Питу, — клюнуло».

Так же тихо он ответил:

— Я к вашим услугам, мадемуазель Катрин.

— Проводите нас до фермы.

— С радостью.

XLI МЕД И ПОЛЫНЬ

Катрин надеялась поговорить с Питу с глазу на глаз, и это ей удалось.

Госпожа Бийо встретила товарок, которые были рады составить ей компанию, и Катрин, вверив попечению одной из них своего коня, пошла на ферму пешком в сопровождении Питу, ухитрившегося ускользнуть от толпы поклонников.

В деревне по причине взаимной снисходительности никому нет дела до чужих секретов, и никто не обратил на нашу уединившуюся пару никакого внимания.

Соседи сочли вполне естественным, что Питу хочет поболтать с г-жой Бийо и ее дочкой, а может, и вообще этого не заметили.

В тот день у каждого были свои причины укрыться в лесной тьме и тиши. В лесном краю слава и счастье ищут приют под сенью вековых дубов.

— Вот он я, мадемуазель Катрин, — сказал Питу, когда они остались одни.

— Отчего вы так надолго покинули нас? — спросила Катрин. — Это дурно, господин Питу.

— Но, мадемуазель Катрин, — удивленно возразил Питу, — вы ведь знаете…

— Ничего я не знаю… Это дурно.

Питу поджал губы, ему было неприятно слушать, как Катрин лжет.

Она это поняла, тем более что Питу, чей взгляд обычно был прям и открыт, отвел глаза в сторону.

— Послушайте, господин Питу, — сказала Катрин, — я хотела еще кое о чем поговорить с вами.

— Да?

— Вчера, когда вы видели меня подле хижины…

— Подле какой хижины?

— Но вы же сами знаете.

— Знаю.

Она покраснела.

— Что вы там делали? — спросила она.

— Выходит, вы поняли, что это я! — воскликнул Питу с мягким и меланхолическим упреком.

— Не сразу.

— Как это не сразу?

— Бывает, что думаешь о своем и ничего кругом не замечаешь, а потом спохватываешься.

— Разумеется.

Она снова замолчала, молчал и Питу: у обоих накопилось в сердце слишком много такого, что не высказать словами.

— Значит, — вымолвила наконец Катрин, — это были вы.

— Да, мадемуазель.

— Что же вы там делали? Сидели в засаде?

— В засаде? Нет. С какой стати мне сидеть в засаде?

— Ну не знаю. Из любопытства…

— Мадемуазель, я не любопытен.

Она нетерпеливо топнула ножкой.

— И все-таки вы были там, а зачем — неизвестно; обычно вы туда не ходите.

— Мадемуазель, вы ведь видели: я читал.

— Ах, ничего я не видела.

— Но раз вы видели меня, вы должны были видеть и книгу.