Антропный принцип

– У меня приятель – директор дома отдыха на Карельском перешейке! Вот закончится это все, возьмем автобус, поедем, шашлыков нажарим, в баню сходим, посидим душевно! Савва, Яна, и вы с нами, чтобы все вместе! – добавлял он, забывшись, а над столом снова грянуло:

– За победу!

– За нашу победу!

Я взял Яну за руку и вывел в коридор.

Глаза ее светились в сумраке, как звездное серебро. Я прижал ее к стенке между дверью и телефоном и молчал, пытаясь собрать вместе мысли, разбавленные коньяком. Она смотрела на меня снизу вверх, насмешливо прищурившись и вздернув веснушчатый нос.

– Не дай Бог, если с кем-то из них что-то случится, – наконец сказал я. – Понимаешь? Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Не дай Бог.

Она фыркнула.

– Ты когда так говоришь, кого имеешь ввиду? Какого Бога?

Я покачнулся, но устоял на ногах и стукнул кулаком в стену.

– Все равно. Не важно. Я тебя предупредил. Не дай Бог.

Она осталась стоять в коридоре, а я направился обратно на кухню, стараясь держаться прямо меж медленно плывущих по кругу стен.

Там дядя Яша обнял могучей рукой дядю Валю за шею, едва не согнув вдвое, и медленно вывел гудящим басом в наступившей враз тишине:

Споем, товарищ боевой, о славе Ленинграда…

И посерьезневший Чечевицин откликнулся с другого края стола:

Слова о доблести его на целый мир гремят…

И подтянули, вступили женские голоса тети Жени, Зины и Люськи, и Георгий Амиранович вплел баритон в общий хор, и дядя Валя Хоппер вскинул вверх костлявый кулак, подпевая высоким тенором:

                   Отцы вставали за него, гремела канонада,
                   И отстояли навсегда бессмертный Ленинград!

И все разом уже, в полную силу, соединив звенящие голоса, как звучащие в унисон души:

                   Живи, священный город,
                   Живи, бессмертный город!
                   Великий воин-город,
                   Любимый наш Ленинград!

Я стоял, прислонившись к дверному косяку, и глотал невесть откуда взявшиеся слезы, и вспоминал, сколько раз вот так пели мы эту песню, все вместе, с отцом и мамой, и вспомнил еще вдруг сейчас, что тетя Женя девчонкой пережила блокаду и ее вытащили из разрушенного бомбой дома, зимой, после того, как она пролежала в руинах почти сутки, окоченевшую забросили в кузов грузовика, чтобы везти в общую могилу, но чудом заметили, что она жива – но вот только детей у нее после этого быть уже не могло; что у Деметрашвили на фронте погибли отец и два старших брата, и у его старенькой матери дома, в далеком Гори, хранятся две посмертные Золотые звезды Героев и шесть солдатских медалей “За отвагу”; что Чечевицина-старшего мать спрятала в подполе деревенского дома вместе с сестрой, а ее саму фашисты угнали в лагерь, где она без вести сгинула, как сотни тысяч других матерей, и что сам Чечевицин до конца войны обретался в партизанском отряде сыном полка, и сыпал сахар в топливные баки, а песок – в стволы “Тигров” и “Пантер”; вспомнил, как отец рассказывал про работу в две смены на заводе в блокадном городе, и про то, как ночами тушили с другими такими же ребятишками зажигательные бомбы на крышах; что сестра его погибла в разбомбленном немцами эшелоне вместе с сотнями ленинградских детей, которых вывозили в эвакуацию; что у дяди Яши на спине рваный шрам от пули из “Парабеллума” – комендант его городка развлекался стрельбой по мальчишкам…

                   Качает флаги на Неве осенний ночи ветер,
                   Ночь ясная, как светлый день, над городом плывёт.
                   Ведь город Ленина один на всем на белом свете,
                   Кто посягнул на честь его, пощады не найдёт!

Знаете, что такое антропный принцип? Если коротко: Вселенная существует, потому что в ней есть люди. Вся совершенная небесная механика светил и созвездий, атомов, квантов и струн имеет смысл лишь постольку, поскольку осмысленность ее бытию придает человек. И я подумал тогда, что и продолжает весь этот непостижимый в своей сложности и грозном величии Универсум существовать потому, что на Земле есть еще люди, чьи души ему соразмерны.

А песня звучала, набрав полную силу, наполняла пространство, плыла над безлюдным ночным проспектом, над пустырем, уносилась через железную дорогу до далекой Чугунной; и запоздалый прохожий, подняв голову к единственному светящемуся в это время во всем доме окну, улыбнулся и бодрее пошел дальше своею дорогой, подстроив шаг к строю и ритму:

                   Живи, священный город,
                   Живи, бессмертный город!
                   Великий воин-город,
                   Любимый наш Ленинград!

Глава 11 Инверсия бинарных оппозиций