Антракт

В те времена было популярно военно-патриотическое воспитание школьников, и в нашу школу приезжал на встречу с пионерами бывший узник концлагеря, ставший впоследствии писателем. Он в приватной беседе признался, что наш городок всколыхнул в нем переживания тех лет: очень похожи двухэтажные деревянные строения на бараки концлагеря.

Поначалу на самом деле было голо и серо в этом деревянном царстве. А через много лет мой случайный ухажер, попав в наш заснеженный городок, воскликнул: «Да тут у вас как в Шушенском!».

Сейчас городок утопает в зелени, домики наши совсем обветшали, зато по периметру выросли дорогие особняки. Для того, чтобы произошли эти метаморфозы, понадобилось почти сорок лет.

Шутка Антона Семеновича Макаренко

С Иваном мы учились в одном классе. Был он рослым мальчиком в бирюзовой рубашечке, на которой очень ярко выделялся пионерский галстук. И смотрел этот мальчик на мир слегка исподлобья грустными синими глазами. Он, пожалуй, был первым и единственным в школе, кто хорошо пел, аккомпанируя себе на гитаре. Девочки нашего класса и школы сразу включили его в актив тех, кому хочется строить глазки и бороться за дружбу с ним. А он, как водится, никому не отказывал.

Глазки я ему не строила и смотрела на мир тоже слегка исподлобья и еще более грустными глазами. К двенадцати годам на основании прочитанных книжек у меня сложился стереотип отношений между полами. Он заключался в том, что женщину надо добиваться. Исходя из этого постулата я себя и вела. В те времена были популярны диспуты о девичьей гордости и мужском достоинстве. В общем, я была апологетом девичьей гордости. Спасибо, товарищ Макаренко, за мою счастливую женскую судьбу!

Смутно помню приглашения на свидание через друзей от имени Ивана. «Почему он сам не пригласил?» – задавала я принципиальный вопрос и на свидание не шла. Но, несмотря на гордость, мир для меня разделился на две части: тот, в котором живет Иван, и остальной мир.

У Ходасевича есть стихи, в которых ни разу не звучит слово «любовь», но они точно отражают состояние проецирования любого события на единственную личность:

«Путник идет, опираясь на посох –

Мне почему-то припомнился ты.

Едет коляска на красных колесах –

Мне почему-то припомнился ты.

Вечером лампу зажгли в коридоре-

Мне почему-то припомнился ты.

Чтоб ни случилось: на суше, на небе или на море –

Мне вспоминаешься ты».

Другие девочки имели другую харизму в жизни, и за Ивана разыгрывались нешуточные бои. До меня докатывались слухи о счастливицах, побеждавших в этих боях. Моим страданиям не было предела!

В общем, наши игры во взгляды продолжались всю школьную жизнь. Нас связывала активная общественная жизнь: подготовка школьных мероприятий, походы, вечерние прогулки. Общались мы только в присутствии посторонних, но никогда – наедине.

Однако, все наши одноклассники, да и мы сами, знали, что влюблены друг в друга. Что нам мешало сделать шаг навстречу друг другу? Наверно, проклятые комплексы. А даже юношеское либидо не победило их…

В то время была очень популярна профессия офицера: почти все наши немногочисленные мальчики готовились к поступлению в военные училища. Иван уезжал в Питер учиться на подводника.

Понимая, что наше расставание неизбежно, я преодолела свою дурацкую гордость и пришла провожать его на вокзал. Прощание получилось сухое. В общем, чувствовала я себя Пенелопой, которая саму себя обрекла на ожидание суженного, который не требовал от нее клятв верности, ничего не обещал, а тем более уж, вернуться.

Приезды Ивана на каникулы оборачивались еще большим страданием для меня: приедет, попоет, посмотрит долгим грустным взглядом, пригласит потанцевать, обнимет пару раз, как будто невзначай, и снова уедет в свой Питер.

Мы закончили учебу, началась взрослая жизнь, увлечения, и только иногда где-то в глубине души забьется воробышек, так и не вырвавшийся на свободу. А имя этому воробышку – любовь к Ивану.

Как-то случайно я встретилась с его мамой, которая рассказала, что Иван служит на Камчатке, и у него есть жена и растет сынок. И в доказательство этому показала фото счастливого семейства. «Значит, не судьба» – сказала я себе и забыла его. Так мне показалось…

Иногда мы все-таки встречались. Во время отпуска он приходил в гости в окружении друзей, с женой и ребенком. Моя мама, зная мою долгую несостоявшуюся любовь к Ивану, с сочувствием смотрела на меня и горевала о моей нескладывающейся семейной жизни, гладя по головке чужого внука. Мы прониклись взаимной симпатией с женой Ивана. Мама сказала, что мы похожи с ней. Это же подтверждали многие.

Доктор Живаго и Париж

Прошло много лет. Начались времена смутной демократии. Однажды Иван пришел на нашу тусовку один. Был славный вечер: мы много пели и веселились. Его много расспрашивали о жизни на Камчатке, об ее климате и природе. «Интересно бы там побывать» – искренне сказала я, известная любительница путешествий. И опять он посмотрел на меня долгим грустным взглядом.