Антракт

Сначала я не понимала, почему мое страстное желание заняться примитивным трудом в Израиле воспринимается с легким сомнением. Мне говорили, что туристов обманывают: берут деньги за несуществующее трудоустройство, не платят деньги за работу и т.д. Теперь я знаю, что это так. Но для этого надо было пройти все эти круги. Адовыми их не назовешь. Израиль вообще не похож на ад. Ведь в аду не цветут круглый год удивительной красоты растения и кустарники и не растут цитрусовые деревья, увешанные никем не собираемыми плодами. Не плещутся два удивительно красивых и теплых моря… Правда, есть и третье, Мертвое… Израиль – это земля, по которой ходил Христос, в которой хранится след стопы Магомеда, поэтому по определению это – благословенная земля.

Скорее, то, что происходило со мной, было похоже на театр абсурда.

Коньячные реки – мармеладные берега

Работу я нашла на удивление быстро и, заплатив сто долларов за трудоустройство, попала работать на мармеладную фабрику. Хозяевами фабрики были два брата израильтянина. Делали они не только мармелад, но и другие восточные сладости. Мне показалось, что я попала на Ноев ковчег. Кого только не было на нем: и два веселых и шумных арапчонка, и турок, главный технолог по мармеладу, и эфиоп – главный над грузчиками и главный приставальщик к женщинам, и маленькая израильтянка, которая учила меня правилам поведения, ни слова не зная ни по-русски, ни по-английски. И, конечно же, мои соотечественники: как же без них! Что интересно, даже из моего города. Конечно, они оказались самые любопытные, а я бесхитростно рассказала о своих честных намерениях. Благодаря этим откровениям пребывание мое на фабрике было так коротко.

Чтобы попасть на фабрику, нужно было дойти до перекрестка. Правый указатель показывал на представительство корпорации ОРАКЛ. При приближении к нему я всегда с легкой досадой вспоминала, что мои знания в области систем управления базами данных по-прежнему не востребованы. Каждое утро я бежала налево: постигать науку обваливания мармелада в сахаре, чистки орехов, сборки коробок и упаковки их в полиэтилен. Между прочим, эта наука мне показалась гораздо сложнее, чем наука работы с базами данных. Я просто поняла, что абсолютно не готова к физическому труду. Вечером, когда я после трудового дня едва доползала до автобусной остановки, с которой меня забирал муж моей сестры, бывший военный летчик, работающий по соседству на пекарне, я не могла даже говорить от усталости. Миша меня ни о чем не спрашивал, потому что сам преодолел барьер от интеллектуального труда к физическому. Когда мы приезжали домой, он неизменно предлагал выпить за прошедший трудовой день. Часто у меня на это не было сил. Позже, многократно теряя работу, и иногда ее находя, я с радостью поднимала бокал за трудовой день.

Любопытно проходили на фабрике обеды. Хозяева старались так разделить работающих, чтобы одновременно не обедали все «русские». Я обедала вместе с турком, эфиопом, израильтянкой и хохлушкой Светой, давно живущей в Израиле и пользующейся особым уважением за независимое поведение. С первого дня я почувствовала особое внимание к себе со стороны турка. Его мармеладный плацдарм находился в центре цеха, и куда бы я ни передвигалась, за мной следовали его грустные глаза цвета маслин. Он приходил на обед первым, занимал место напротив и молча съедал свой обед, иногда вскидывая на меня миндалевидные глаза. Было это очень трогательно. Мы даже умудрялись вести общую беседу. Эфиоп, конечно же, сказал единственную фразу на русском языке: «Я тебъя лублу». Каждый день я узнавала новые слова на иврите и с гордостью демонстрировала свои познания перед родными. К концу недели мне стали поручать сложные технологически и легкие физически операции. Я повеселела и почти полюбила всех жителей нашего ковчега. Но тут случился конец месяца, день выдачи жалования, и обнаружилось, что я «туристка». Хозяева не стали рисковать грозящим им за меня большим штрафом, заплатили мне за труд сто долларов и распрощались со мной. Я стала безработной с нулевым денежным балансом.