Тот, кто сам не таков, — Марк Антоний. Он вернется опять в своему египетскому лакомству. Тогда вздохи Октавии раздуют в душе Цезаря пожар. И тут, как я сказал тебе, чем крепче они связаны, тем тяжелее будет разрыв. Антоний будет искать любви там, где он ее оставил; женился же он на выгоде.
Может быть. Но не пойти ли и нам на галеру. Хочу выпить за твое здоровье.
Я поддержу. В Египте мы приучили к этому занятию наши глотки.
Ну, пойдем.
СЦЕНА 7
Идут сюда. Кое-кто из этих могучих дубов еле держится на своих корнях; дунь ветерок — и они повалятся.
Лепид красен как рак.
Они сливают в него все опивки.
Как только один из них наступит другому на больную мозоль, Лепид кричит: «Будет вам!», задувает ссору, готовую разгореться, а сам разгорается, надуваясь вином.
Их-то он мирит, зато сам в непримиримом разладе с частями своего тела.
Вот что значит затесаться, не имея на то права, в компанию великих мужей. Какой толк от тяжеленного копья, если оно тебе не под силу? Такой же, как от ничтожного прутика.
Попасть в общество первейших людей и ничего в нем не значить — все едино что быть дырой на месте глаза и уродовать лицо.
Так водится у них. На пирамидах
Есть знаки, по которым измеряют
Разливы Нила. Если высоко
Стоит вода, ждать надо урожая,
А если низко — будет недород.
Когда вода спадает, земледелец
Бросает зерна в плодоносный ил,
А там уже недолго и до жатвы.
Слышал я, у вас там диковинные гады родятся.
Водятся, Лепид.
Ваши египетские гады заводятся в вашей египетской грязи от лучей вашего египетского солнца. Вот, например, крокодил.
Правильно.
Садись. Ну-ка, выпей. — Здоровье Лепида!
Я уже не очень-то… Но еще смогу за себя постоять.
Разве что на четвереньках.
Нет, в самом деле, я слышал, что эти, как их, пирамеи Птоломида — славные штучки. Нет, нет, не спорьте, — я сам это слышал.
Помпей!
В чем дело? На ухо шепни.
В сторонку отойдем. Тебе хочу
Сказать два слова.
Погоди. Сейчас. —
Выпьем за здоровье Лепида!
А что за вещь — крокодил?
По виду он похож сам на себя. Вдоль он достигает размера собственной длины, а поперек — собственной ширины. Передвигается при помощи собственных лап. Питается тем, что съедает. Когда издохнет, разлагается, а душа его переходит в другое существо.
Какого он цвета?
Своего собственного.
Диковинный гад.
Что и говорить. А слезы у него мокрые.
Удовлетворит ли его такое описание?
Надеюсь, удовлетворит, если к этому прибавить все чаши, влитые ему в глотку Помпеем. А если нет, то вот уж подлинно ненасытная утроба.
Отстань! Чего ты хочешь? Отвяжись!
Тебе я говорю?
Где моя чаша?
Иль не достоин я, чтоб ты поднялся
Из-за стола и выслушал меня?
Да ты рехнулся. Говори, в чем дело?
Всегда я предан был твоей фортуне.
Ты верно мне служил. Ну, продолжай!
Друзья, вы что притихли?
Эй, Лепид,
Ты словно бы в песках зыбучих вязнешь.
Держись прямее, друг!
Ты хочешь стать владыкой мира?
Что?
Еще раз: хочешь стать владыкой мира?
Как это может быть?
Лишь согласись,
И, как бы ни казался я ничтожен,
Тебе весь мир я подарю.
Ты пьян?
Я чаши не пригубил. Пожелай —
И станешь ты Юпитером земным.
Границ не будет у твоих владений
Иных, чем океан и небосвод.
Как этого достичь?
На корабле твоем все триумвиры,
Что поделили мир между собой.
Я разрублю канат. Мы выйдем в море,
Там перережем глотки всем троим,
И ты — властитель мира.
Зря болтаешь
О том, что надо было сделать молча.
Такой поступок для меня — злодейство,
А для тебя — служенье господину.
Нет, выгоде я честь не подчиню.
Вини язык, что погубил он дело.
Свершенное одобрить бы я мог,
Замышленное должен осудить.
Забудь об этом. Пей вино.
Довольно
Мне следовать за меркнущей звездой.
Того, кто хочет, но не смеет взять,
В другой раз не побалует удача.
Еще, друзья, за здравие Лепида!
Его пора бы на берег снести.
Я за него на здравицу отвечу.
Пью за тебя, Менас.
Друг, за тебя.
Полнее наливай.
Менас, гляди-ка, вот силач!
А что?