Антон Райзер

Однажды погожим теплым вечером он возвращался с одинокой прогулки домой, и вид природы так размягчил его сердце, что слезы невольно полились у него из глаз и в вечерней тишине он поклялся самому себе отныне ни на шаг не отступать от добродетели! А поскольку решился он твердо, то и почувствовал небесное блаженство, так как ему казалось почти невозможным вновь отступиться от этого окрыляющего решения. С такими мыслями он заснул, а когда утром проснулся, в сердце его зияла все та же пустота – день ему предстоял хмурый и унылый, все его отношения с людьми были навеки порушены, невыносимая докука жизни заступила место вчерашней размягченности чувств, с которой он заснул. Больше всего он хотел теперь избавиться от себя самого – и начал свой путь к добродетели с того, что опустился на пол и расколотил все вишневые косточки, выстроенные в боевом порядке.

Отступиться от этого и прочесть какую-нибудь эклогу из потрепанного Вергилия, еще у него сохранившегося, было бы подлинным шагом к добродетели, но на подобные мелочи – при таком-то героическом настроении – ему размениваться не хотелось.

Пожелай кто-нибудь исследовать представления людей о добродетели, возможно, он убедился бы, что у большинства понятия о ней столь же смутны и запутанны, из чего во всяком случае видно, сколь бесполезно бывает проповедовать добродетель вообще, не разлагая ее на совершенно особые случаи, нередко кажущиеся совсем мелкими и ничтожными.

В то время Райзер и сам удивлялся, как быстро иссякают его внезапные порывы к добродетели, не оставляя по себе никакого следа, но он еще не понимал, что основой добродетели является самоуважение, каковое – в его возрасте – могло опираться лишь на уважение со стороны других людей, без чего прекраснейшее здание его фантазии было обречено на скорое разрушение.

Всякий раз, когда бедственное состояние все же позволяло ему скопить несколько грошей, он тотчас нес их в театр, а когда в середине лета театральная труппа уехала из города, целью его прогулок стал луг за городскими воротами – да и не просто целью, а постоянным пристанищем. Порой он целые дни просиживал там на солнечном припеке или гулял по речному берегу, радуясь, если в эти жаркие полуденные часы ему удавалось избежать встреч с людьми.

И пока он день-деньской предавался здесь своим меланхолическим раздумьям, его воображение незаметно впитывало величественные картины природы, которые лишь через год начали постепенно расти и развиваться в его сознании.

Но и отвращение к жизни достигло в нем крайних пределов. Часто во время своих прогулок он останавливался на берегу Лейне и низко склонялся над ее бушующим потоком, между тем как чудесная потребность дышать боролась в его груди с отчаянием и наконец с ужасающей силой отбрасывала его тело назад.

Часть третья

С окончанием этой части начинаются странствия Антона Райзера, а вместе с ними – подлинный роман его жизни. Здесь содержится правдивое описание некоторых сцен из его отроческих лет, могущее послужить наукой и предостережением всем, кто еще не покинул этот несравненный возраст. И возможно, в нашем описании найдутся небесполезные советы также для учителей и воспитателей, которые – кто знает? – станут более бережно относиться к иным из своих воспитанников, более справедливо и беспристрастно о них судить.

Так прошли три ужасных месяца жизни Антона Райзера, после чего пастор Марквард дал ему знать через третье лицо, что желает вновь принять его к себе в дом при условии подлинного раскаяния и искренней просьбы о прощении.

Это размягчило, наконец, сердце Райзера, так как он уже и сам устал от своего твердокаменного упрямства и нищеты, от того воспоследовавшей. Он сел за стол и написал пастору длинное письмо, в котором с великим ожесточением обвинял себя и описывал как недостойнейшего из всех, на кого льет свой свет солнце, предсказав себе плачевную судьбу – найти когда-нибудь конец, умерев от нужды и бедности в чистом поле под открытым небом.

Словом, письмо его было составлено в превыспреннем тоне и выражало крайнюю степень самоуничижения и самобичевания – и при этом являло собой ханжество чистой воды.

В то время Райзер и вправду считал себя злым и неблагодарным чудовищем, поэтому писал письмо пастору, исполнившись глубочайшего отвращения к самому себе, – он и не думал себя оправдывать, но лишь беспрестанно обвинял.