Антон и Зяблик

- Ну, а ты,- показывает он палкой на женщину справа, - скажи, будь ласка, сколько в твоем молоке жирности?

- Да что это вы, батя, ровно прокурор, всем вопросы задаете? - вмешивается Наталья. - Велика наука - жирность определить!

Наталья - Егоркина мать. Она сидит на высокой кровати, опустив ноги в сапогах на высокий приступок лежанки, бросает семечки в рот и весело щурит глаза, оглядывая гостей.

- Велика не велика, а вся деревня сливает в одно, а с него проценту требуют.. .

- И правильно требуют, чтобы не мухлевал, - смеется Наталья. - А то крутит, сам не знаю чего, все бы на выпивку зашибить…

- А тебе, дуре-то, негоже мужа пакостить! - сурово обрывает старик.

- Ха! Это почему же? Если жена я ему, то и покрывать должна? Нет уж, батя, язык я не запродавала, замуж выходя. Кого хочу, того и осуждаю…

- Бога не помнишь!

- Чего это я об нем помнить должна, раз он сам допускает такое! Уж я без него как-нибудь. . .

Старик качает головой - слов не хватает ему, чтобы остановить хулу и мерзость, - оглядывает гостей, ища у них поддержки, но, не найдя ее ни в ком, смолкает, разобиженный.

Егорка отрывается от книжки и, скосив глаза вбок, поглядывает на мать: взаправду она или так просто?

В большой лобастой голове его идет сложная работа: как же все-таки отец его? И права ли мать, ругая его? Отец любит выпивать и нехорош бывает во хмелю, это верно. Но зато, как проспится, лучше его не найдешь. Веселый, до людей охочий и на все руки мастак. И чего только делать не умеет! Вон рамочки для фотографий, что висят на стене, вырезные, словно кружева, - у кого еще такие в деревне? Отцова работа. Мамкин портрет висит возле зеркала - не портрет, а картина, стоит краса-девица, а за ней густая зелень ветвей, на ветках - птицы, а в клювах у птиц - розы, незабудки и другие всякие цветочки. Кто бы еще такое мог сотворить? Тоже отцова работа. А кто еще так играет на гармошке, как отец? Ну ее, мамку, чего цепляется к отцу, что ей надо от него?

Егорка напряженно смотрит в книжку и шевелит губами.

- Ночь уж на улице, мороз дюже крепкий, а Василия все нет, - говорит старый Кондрат, встает и идет к выходу, стуча сразу и протезом и палкой.

- Сынок, - окликает Егорку Наталья, - пойди-ка батю поищи. Поезд давно прошел, может, в деревне у кого застрял.

Егорка скатывается с полатей, накидывает материн ватник, выскакивает в сени и чуть не сбивает деда с единственной ноги.

- Сиди дома, дедушка, я поищу.

С крыльца он видит темную фигуру на другой стороне улицы. Это Павлик, друг и приятель Егорки. Он подходит, долговязый и насупленный, шмыгает носом, топчется.

- Ну что? - спросил Егорка.

- Батя твой валяется, вот что, - тихо сказал Павлик. - Может, замерз уже. . . Не шевелится…

Мальчики мчали по деревне, увязая в снегу, хрипло, прерывисто дыша. Павлик еле поспевал, падал, вскакивал и, покряхтывая от боли, все же бежал, чувствуя, как дух замирает от важности дела, которое им предстоит, от великой преданности Егорке и жалости к нему. Огненным столбом висела в небе луна, две черные тревожные тени гнались одна за другой под визгучий скрип снега, под суматошный лай собак.

Отец лежал под вязом, всклокоченные волосы были забиты снегом, глаза полуоткрыты, шапка валялась рядом. Егорка с разгона упал ему на грудь, схватил руками уши и стал безжалостно их растирать.

- Папка, ну, папка! - тихо скулил он и хлестал его по щекам. - Замерзнешь, вставай!

Павлик прыгал вокруг, зубы лязгали от страха: Егорка казался ему чудовищем - так изголяться над мертвым отцом!

И вдруг Василий издал хриплый клекот, приподнялся и смущенно заморгал глазами.

- Сынок! - узнал он Егорку и засветился от радостного удивления. - Па-а-а-чему не в школе?

- Напился ты, папка! Какая тебе школа? Ночь сейчас.

С помощью мальчиков Василий поднялся, долго стоял, прислонившись спиной к вязу. Егорка оббил с него шапкой снег, нахлобучил ее на голову и потащил к дороге. Павлик пристроился с другой стороны и осторожно пошел, пригибаясь под тяжестью.

Ему все еще не верилось, что Василий так просто воскрес из мертвых!

- Намаемся, пока дотащим. - В голосе Егорки не было ни беды, ни радости, только застарелая забота и привычка возиться с пьяным отцом. - Он, как налижется, страсть тяжелый становится.

Так они и шли втроем, сцепившись и вихляя. Пройдут несколько шагов, постоят и снова пойдут. Василий клонился головой то к одному, то к другому, дышал им в лицо перегаром, засыпал на ходу, просыпался и бубнил частушку:

Боевая я какая,
Боевая ужасти!..

Сзади загудела машина, ребята оглянулись, и Василий, потеряв равновесие, упал в снег. Из кабины вышел Иван Андреевич Прямков - колхозный агроном, отец Павлика.

- Вы чего тут, ребята?

- Бабу снежную лепим! Не видите, что ли?

Прямков усмехнулся и потрепал Егорку по щеке, но

Егорка отпихнул руку.

- Эх, малый, достается тебе! Может, машиной подвезем?

Прямков опустился перед Василием на корточки. Однако тот очнулся и сам, без помощи, поднялся на ноги. Растопырив пятерню, он скользнул ею по воздуху, желая оттолкнуть Прямкова, но не попал и снова сел в снег.