Антивыборы 2012

Идеи «красно-коричневого» Стерлигова странным образом совпали с идеей «карманного парламента» при сильном президенте, разработанной ближайшим окружением Ельцина в 1993 году. Эта его команда точнее, чем Горбачев, поняла русскую традицию демократии, когда принялась конструировать свой «собор» в полном соответствии с характеристикой Ключевского — как «пособие», как парламентскую подпорку президентской власти. Эта конструкция объективно стала рабочей при Путине, когда в Думе завоевала абсолютное большинство его «Единая Россия», а членов Совета Федерации перестали назначать без согласования с президентом. В 2004 г. Путин фактически отменил выборность глав субъектов федерации. Их кандидатуры должны были утверждать местные законодательные собрания, но по представлению президента. Парламент, таким образом, становился по сути дела «правительственным пособием» по Ключевскому. Объективно происходило возвращение к той же системе «карманных советов», которая была создана большевиками и ими же выдавалась за «народную демократию». То, что советы переименовали в «думы» «собрания» и мэрии, дела не меняло. «Карманными» стали не только обе палаты Федерального собрания, но и оппозиция, как левая, так и правая. Произошло это, увы, при полном безразличии народа к подковерным играм и сценариям кремлевских кукловодов. Это не означает, что русский народ пассивен и безразличен к тому, что происходит в его стране. Нация с трудом приходит в себя после развала нашего Отечества, впадая то в одну, то в другую крайность. Миллионы русских людей ищут истину на дне стакана. Многие миллионы отвергают такую модель поведения и ищут выход из того исторического тупика, в который загнали Россию господа реформаторы. Сейчас нация как бы сосредотачивается, сопоставляя свою жизнь до и после развала. Приговор будет вынесен своевременно и безоговорочно. И тут уже никому не удастся остаться в убежище равнодушия. Ведь речь пойдет именно о выборе той формы государственности, которая в наибольшей степени соответствует традициям, образу жизни и менталитету русского народа. А в моменты такого исторического выбора наш народ проявляет свои наилучшие качества.

Федор Достоевского писал в «Дневнике писателя» (Январь 1877):

«Чтобы судить о нравственной силе народа и о том, к чему он способен в будущем, надо брать в соображение не ту степень безобразия, до которого он временно и даже хотя бы и в большинстве своем может унизиться, а надо брать в соображение лишь ту высоту духа, на которую он может подняться, когда придет тому срок. Ибо безобразие есть несчастье временное, всегда почти зависящее от обстоятельств, предшествовавших и преходящих, от рабства, от векового гнета, от загрубелости, а дар великодушия есть дар вечный, стихийный дар, родившийся вместе с народом и тем более чтимый, если и в продолжение веков рабства, тяготы и нищеты он все-таки уцелеет неповрежденный, в сердце этого народа»

Свой народ надо уважать и любить. Но не надо наделять его теми качествами, которых у него нет. Как очевидно, русский народ пока что достаточно пассивен в том, что касается защиты и «русской идеи», и русской разновидности демократии, да и самого себя тоже. От этой удивительной пассивности или по-современному — пофигизма, зверел еще наш «великий реформатор» Петр Первый, который у наших славянофилов не пользуется почетом. Хотя он для укрепления русской государственности и величия России сделал больше всех других российских самодержцев, перенимая именно в этих целях все полезное у Запада, перед которым он никогда не преклонялся. Это его фраза: «В Париже — воняет». Не привили на Западе Петру вкуса и к парламентаризму. На лондонских верфях он мог пропадать сутками, а в английском парламенте провел всего 15 минут, заметив, что для России «это не годится».

При Петре само по себе понятие «государственность» обрело совершенно иное измерение, что не могло не сказаться на формировании мировоззрения всей русской нации и, в частности, «русской идеи». «…Здравый смысл указывал, — писал Ключевский, — что власть не может быть сама себе ни целью, ни оправданием и становится непонятной, как скоро перестает исполнять свое назначение — служить народному благу…»

Петр Первый как бы «перевернул в себе политическое сознание московского государя изнанкой налицо». Он первый почувствовал «долженства», т. е. обязанности царя, которые по его собственным словам сводились к «двум необходимым делам правления»: «распорядку» и «обороне», т. е. к внутреннему благоустройству и обеспечению внешней безопасности государства. Петр писал своему сыну: «Ты должен любить все, что служит ко благу и чести отечества, не щадить трудов для общего блага… За мое отечество и людей моих я живота своего (т. е. своей жизни. — Авт. ) не жалел и не жалею…»