Антираспад

Воздух внутри был затхлый, прохладный, на полу нетронутым слоем лежала наметенная сквозь оконные проемы сухая беловатая пыль. Под ней проступала абстрактная мозаика: множество линий фиолетового, синего, серого, голубого оттенков сплетались в сложные узоры. Помещения представляли собой просторные шестигранники; к ним примыкали трехгранные закутки, скорее всего выполнявшие функции шкафов и кладовок. Никаких забытых вещей — лайколимы забрали даже двери и оконные блоки! По-видимому, это было не поспешное бегство, а хорошо спланированная эвакуация. Кое-где на стенах Норберт заметил темные полосы, явно оставленные энергетическим оружием, а также небольшие дырочки. Они попадались и в комнатах, и в широченных коридорах. Разборки между колонистами? Или те от кого-то защищались?.. Пластиковое покрытие стен растрескалось, даже при легком прикосновении отваливались кусочки. Внезапно Норберт уловил позади слабый шорох, развернулся. Илси успела раньше, бластер уже был у нее в руке, — но это всего лишь порхал под потолком шарик, залетевший в галерею через окно. Взглянув на часы, Норберт в очередной раз вызвал Олега. Связь не работала, ее глушили сильные помехи.

— Как будто мы уже сто лет здесь бродим, — тихо заметила Илси.

Ну да, Норберт тоже ощущал усталость. Хотя с чего бы ей взяться?

Галерея привела их в соседнее здание, опоясанное по периметру кольцевым коридором. Остальную часть постройки занимал громадный зал с открытыми шкафами, разделенными внутри на одинаковые ячейки.

— Библиотека? — с болезненной гримасой спросила Илси.

— Инкубатор, я видел их на фотографиях. Лайколимы хранили тут коконы с зародышами.

Все сильнее болела голова, это мешало соображать. Вдруг его озарило:

— Илси, ты как себя чувствуешь?

— Плохо.

Можно и не спрашивать, по ней видно.

— Ясно, мы с тобой надышались какой-то дрянью. Здесь или раньше, около тех чертовых кочек. Сейчас заберем артефакт — и бегом домой!

Он вновь попытался вызвать Олега — результат тот же. Зато металлоискатель настойчиво сигналил. Получается, что артефакт должен лежать в одной из пустых ячеек, однако его там нет. На всякий случай Норберт обшарил соседние ячейки — нигде, ничего… Потом присмотрелся повнимательней — и усмехнулся, хоть голова и разламывалась от боли: одна ячейка явно мельче остальных! Поддев лезвием ножа фальшивую перегородку, сделанную из того же серого волокнистого материала, что и весь шкаф-инкубатор, отбросил ее и вытащил увесистый металлический чемоданчик. Еще в тайнике лежал сложенный вчетверо листок пластиковой бумаги с коротким посланием на нем: «Кревлес, я знал, что ты его найдешь. Выпей за мое здоровье!»

Кто такой Кревлес? И за чье здоровье надо выпить? Норберт сунул послание в карман, а чемоданчик убрал в рюкзак.

— Пошли! — кивнул он Илси. — Немножко осталось.

Они почти бегом добрались до выхода, но, когда глотнули свежего воздуха, боль не прошла. Наоборот, усилилась.

— Нор, опасность! — скривившись, предупредила Илси.

Он оглядел равнину: как будто ничего нового, все спокойно. Пожалуй, слишком спокойно! Ни одного шарика, а час назад они тут порхали вовсю. Сестра молча указала на ближайший живой водоем: там было полно летучих существ, словно те надумали совершить групповое самоубийство. Иные все еще трепыхались. Из-за лайколимских зданий доносились громкие хлюпающие звуки — этого тоже раньше не было.

— Мне жалко их, — всхлипнула Илси, на ее щеках блестели слезы. — Мне всех жалко, и себя, и тебя. Нор, как больно. Давай сядем здесь и никуда не пойдем!

— Давай, — согласился Норберт.

Его охватила горькая обида на весь мир и нежелание что-либо делать. Теперь болела не только голова, но и каждая клеточка тела… Илси права, надо сесть и сидеть. И не двигаться…

Опустившись на землю, сестра уткнулась лицом в ладони, ее плечи вздрагивали, и сердце Норберта разрывалось от острой жалости. Он вытер скатившуюся по щеке слезу. И тут какое-то движение сбоку не то чтобы вызвало у него сильный интерес, но привлекло некоторую часть внимания.

Из-за угла выполз, перебирая множеством вывернутых, как у паука, лап, громадный кожистый мешок, покрытый редкой бурой щетиной. Голое мягкое брюхо волочилось по земле, головы не было — вместо нее торчал толстый длинный хобот с зубастой пастью на конце. Зверюга запустила хобот в водоем, с бульканьем втянула в себя содержимое, и Норберт увидел, что после этого ничего там уже не осталось — ни шариков, ни распластавшегося по дну и стенкам хищника. Просто овальная лунка в белесой почве.

«Бедные животные, — содрогнулся он от жалости, — их съели… А это одинокое существо с хоботом, до чего оно проголодалось».