Антикварщики

Пельмень принялся за обучение молодого поколения. Сперва стал брать на дело своих корешей. А потом и окрестную шпану. Правда, ни у кого не получалось дело так споро, как у него. Коронный выключающий удар – не каждому подобное дано, так что работу Пельменя выполняли три человека. Но с таким же эффектом. Карманы пылесосились чисто. После того как Пельмень признался следователю в девяносто двух уличных грабежах и разбоях, милиция еще три года отлавливала группы его учеников, у которых тоже появились свои ученики.

После второго суда жизнь Пельменя не отличалась разнообразием. Он выходил на свободу. Грабил. Снова отправлялся на зону. Снова выходил. На воле пьянствовал с папашей и братом, дрался с ними, гоняли все вместе мамашу по дому. Жить в последние годы становилось куда легче. Перестал стоять над душой участковый, ныть о трудоустройстве и ответственности за хулиганство. Свободная страна: хочу работаю, а хочу гоп-стопничаю.

Еще когда Пельмень решился на ленинградскую гастроль, он понял простую истину – заниматься преступным промыслом лучше не там, где живешь. Предпочтительнее другой район. А еще лучше – другая область. О других странах тогда никто не мечтал, но со временем добрался Пельмень до Польши. Чем он занимался в последнее время, милиции неизвестно. Доходили слухи, что разбоями по заказам – прибивался к разным группам. Вроде бы даже висит на нем труп. Больших денег Пельмень, похоже, не имел. Те, что имел, прогуливал и пропивал в кабаках. Однажды купил машину, правда, через неделю разбил ее и больше к собственным колесам не стремился. Дома бывал все меньше. Перебрался в город, где у него была любовь – Катька Соловьева. На квартиру к ней на улице Космонавтов он и привел нашу наружку.

Надежда, что потом он встретится со своими подельниками, не оправдалась. Пельмень отправился на междугородний переговорный пункт. Кому он звонил – засечь не удалось. По обрывкам фраз, доносящихся из кабины, стало понятно, что беседа касается наших дел. После этого он пришел ко мне в номер с часами и получил деньги.

Отсчитывал я ему пятидесятидолларовые купюры чуть ли не со слезами на глазах. Я бы с удовольствием вручил ему фальшивые, благо этого добра у нас в отделе завались – накрыли целую фабрику. Но нельзя. Все должно быть честно. Еще несколько лет назад на подобную операцию я бы и ста долларов не получил. Сейчас можно рассчитывать и на гораздо более серьезную, чем две с половиной тысячи «зеленых», сумму. И тысячу бумажек еще напишешь, потому что такие суммы даются из графы на оперрасходы только с визы заместителя министра внутренних дел Российской Федерации. И при условии, что они вернутся обратно с отличным результатом. Победителей не судят. А если провалимся? Такой скандал, такие разборки, что небеса содрогнутся.

Я погладил часы. Хорошая вещь. С золотой цепочкой. Так и просится на мой фрак. Только фрака у меня нет. Не будет и таких часов.

Я спрятал часы в «дипломат», поставил его в шкаф, сел в кресло против Пельменя и спросил:

– Где хозяин твой?

– Гы.

– Что – гы?

– Встретится он с тобой, не мандруй. Только ты того…

– Чего того?

– Про часики и медальон не брякни ему. А то не сведу.

Новое что-то. Интересный поворот. Похоже, босс Пельменя понятия не имеет об этих вещах.

– Договорились.

– Клянешься?

– Падлой буду.

– Гы… Ты смотри, в поряде.

– Сказал же. Слово – железо.

– Позвоню тебе. Как там поют – жди меня, и я возвращусь.

– Вернусь.

– Гы…

* * *

Сроду столько не ходил по кабакам, как сейчас. На протокольном языке это называется так: «праздно проводил время». Еще можно добавить – за государственный счет. Но я не виноват, что кабак – любимое место обитания и времяпрепровождения преступного элемента. Для меня он – рабочее пространство. Как для водолаза – морская пучина. И я согласен стоять на таком нелегком боевом посту, пока у МВД деньги не кончатся.

Пельмень назначил мне встречу в ресторане «Тополь» в центре города, клятвенно заверив, что хозяин придет. И вот я битый час сижу за столиком, слушаю оркестр, любуюсь на пляски ресторанного люда.

– По одной? – деловито осведомился Пельмень.

«Одна» была уже седьмой по счету. Графинчик с коньяком пустел, а Пельмень по закону сообщающихся сосудов, наоборот, набирался. Что за удовольствие поить и кормить его за счет налогоплательщиков? От государства ему может быть только один рацион – положенная по нормам пайка в зоне. А здесь, пожалуйста – коньяк, жульен, дичь. Ничего, Пельмень, я тебе каждый кусочек припомню. Настанет время.

– Я грю – по одной? – повторил Пельмень – его язык заплетался.

– А не перебор?

– Гы…

Он поднял рюмку и тут же опрокинул в свою глотку. Я понюхал коньяк и отставил рюмку.

«Стюардесса по имени Жанна», – наяривал оркестр и пела высоким голосом пышнотелая, в платье с блестками певица эту старую песню, которая по возрасту уже больше относится к фольклору, а не к эстраде.

– Сколько еще ждать? – спросил я.

– Гы… Не мандруй. Скоро.