— Доброе утро, джентльмены! — приветствовал их судья. — Вы застаете меня за моим обычным занятием: разбираю беззакония людские, тружусь для res publica note 161, мистер Олдбок, служу нашему государю королю, капитан Мак-Интайр, ибо, как вы, наверно, знаете, я взял в руки меч.
— Это, несомненно, одна из эмблем правосудия, — ответил антикварий. — Но, я думаю, вам более подошли бы весы, судья, тем более что вы можете взять их прямо из своего амбара.
— Очень хорошо сказано, Монкбарнс, превосходно! Но я берусь за меч не как судья, а как солдат. Точнее было бы сказать — за мушкет и штык, вот они стоят у спинки моего кресла. Нынче ведь я инвалид и пока не слишком годен для муштровки: легкий приступ нашей старой знакомой — подагры. Впрочем, я могу стоять на ногах, и наш сержант заставляет меня проделывать артикулы. Я хотел бы знать, капитан Мак-Интайр, учит ли он меня точно по правилам. «На караул» мы берем пока еще недостаточно четко. — И он заковылял к своему оружию, чтобы объяснить, в чем он сомневается, а заодно похвастать тем, чему уже научился.
— Я в восторге, что у нас такие ревностные защитники, судья, — промолвил Олдбок. — И я уверен, что Гектор не откажется высказать свое мнение о ваших успехах на новом поприще. Право, вы, дорогой сэр, соперничаете с Гекатой древних: на рынке — вы купец, в ратуше — судья, на плацу — солдат, quid non pro patria? note 162 Но я пришел сюда по делу правосудия, поэтому коммерция и война пусть дремлют!
— Отлично, дорогой сэр, — сказал судья. — Что же вам угодно?
— Да видите ли, у вас тут находится мой старый знакомый по имени Эди Охилтри. Его сцапали и упрятали в тюрьму ваши мирмидоняне из-за мнимого нападения на, вероятно, известного вам Дюстерзивеля. Я не верю ни одному слову этого обвинения.
Тут судья напустил на себя самый суровый вид.
— Вам следовало бы знать, что он обвиняется не только в нападении, но и в грабеже. Это очень серьезное дело. Должен сказать, что мне редко попадаются подобные преступники.
— И поэтому, — заметил Олдбок, — когда представляется такой случай, вы стараетесь выжать из него все, что можно. Но неужели дело бедного старика действительно выглядит так скверно?
— Это будет против правил, — сказал мистер Литлджон, — но, раз вы сами судья, Монкбарнс, я покажу вам жалобу Дюстерзивеля и прочие документы дознания.
Он тут же передал бумаги антикварию, и тот, надев очки, сел в уголок, чтобы их просмотреть.
Тем временем стражи получили приказание увести арестованного в другую комнату. Но Мак-Интайр успел воспользоваться представившейся возможностью, чтобы поздороваться со старым Эди и сунуть ему в руку гинею.
— Да благословит господь вашу честь! — сказал старик. — Это дар молодого солдата, и он, наверно, принесет удачу старому. Не могу от него отказаться, хоть и нарушаю этим свои правила. Но если меня будут держать здесь взаперти, друзья понемногу забудут старого Эди. С глаз долой — из сердца вон, — это верная поговорка. Не к лицу же мне, королевскому нищему, которому дано право просить милостыню словом уст своих, выуживать монетки, спуская на веревочке чулок из тюремного окна.
Не успел он договорить, как его увели из зала заседаний.
Жалоба мистера Дюстерзивеля содержала преувеличенный отчет о нанесенных ему побоях и убытках.
— Хотел бы я порасспросить его, — сказал Монкбарнс, — зачем ему было околачиваться в руинах монастыря святой Руфи, в таком уединенном месте, в такой час и с таким компаньоном, как Эди Охилтри. Там нет поблизости никаких дорог, и я не думаю, чтобы одна лишь любовь к живописным местам завела немца туда в такую бурную ночь. Можете не сомневаться, что он затевал какую-то пакость и, по всем вероятиям, попался в капкан, который сам расставил другому. Nec lex justitior ulla note 163.