Антикварий

— Я запрещаю тебе, женщина, называть ее имя в моем присутствии! — дрожащим от волнения голосом воскликнул граф.

— Я должна назвать его, — твердо и спокойно ответила кающаяся, — иначе как вы поймете меня?

Граф оперся на один из стоявших в хижине простых стульев, надвинул шляпу на глаза, сжал руки, стиснул зубы, как человек, готовящийся к мучительной операции, и сделал старухе знак продолжать.

— Так вот, я сказала, — вновь заговорила она, — что своей немилостью в глазах госпожи я обязана главным образом мисс Эвелин Невил, воспитывавшейся тогда в замке Гленаллен как дочь умершего двоюродного брата и близкого друга вашего покойного отца. В ее истории было много загадочного, но кто посмел бы спрашивать графиню о том, что она не хотела сказать? В замке все любили мисс Невил, кроме двоих — вашей матери и меня: мы ее ненавидели.

— Боже! По какой же причине? Ведь такого кроткого, такого нежного создания, способного внушать только любовь, еще не знал наш злополучный мир!

— Может, это и так, — ответила Элспет, — но ваша мать ненавидела всю семью вашего отца, кроме него самого. Пошло все из-за раздора, который возник между ними вскоре после свадьбы. Как все это было — сейчас не имеет значения. Но ненависть вашей матери к Эвелин Невил удвоилась, когда она заметила взаимную склонность между вами и несчастной молодой леди. Вы, может, помните, что вначале графиня выказывала свою неприязнь к ней только тем, что холодно и высокомерно с ней обращалась. По крайней мере больше ничего не было заметно. Но со временем дело дошло до такой вражды, что мисс Невил пришлось искать убежища в замке Нокуиннок, у жены сэра Артура, которая (мир праху ее! ) тогда еще была жива.

— Ты разрываешь мне сердце, вспоминая эти подробности. Но говори, и пусть моя сегодняшняя мука будет лишней карой за мое невольное преступление!

— Однажды ночью, — продолжала Элспет, — когда мисс Невил не жила дома уже несколько месяцев, я поджидала в своей хижине возвращения мужа с рыбной ловли и тайком проливала горькие слезы, которые мой гордый дух исторгал из меня при мыслях об опале. Кто-то поднял щеколду, и в мое жилище вошла графиня, ваша мать. Я подумала, что предо мной призрак, ибо даже во времена наибольшего благоволения она никогда не оказывала мне такой чести; и она была так бледна и страшна, словно вышла из могилы. Она села и отжала воду из волос и плаща, так как моросил дождь, а идти ей пришлось через заросли, покрытые росой. Я упоминаю обо всем этом лишь для того, чтобы вы поняли, как ясно живет эта ночь в моей памяти. Оно и неудивительно! Увидев графиню, я была поражена, но не посмела заговорить первой, как если бы увидела духа.

«Элспет Чен, — сказала она, помолчав (она всегда называла меня девическим именем), — не дочь ли ты Реджиналда Чена, который умер, чтобы спасти своего господина, лорда Гленаллена, на поле боя при Шериф-Мюре? »

И я ответила ей почти так же гордо:

«Это так же верно, как то, что вы дочь графа Гленаллена, которого мой отец спас в тот день ценой собственной жизни».

Здесь старуха глубоко задумалась.

— Что же было потом? Что же потом? Ради бога, добрая женщина… Впрочем, то ли это слово? .. Но, добрая ты или злая, я велю тебе говорить!

— Мало значили бы для меня земные веления, — ответила Элспет, — если бы во сне и наяву со мной не говорил голос, заставляющий меня рассказывать эту печальную повесть. Так вот, милорд, графиня сказала мне:

«Мои сын любит Эвелин Невил. Они дали друг другу слово. Они помолвлены. Если у них родится сын, мои права на поместье Гленалленов отпадут. С этой минуты я превращаюсь из графини в жалкую вдову-управительницу. Я, которая дала супругу земли и вассалов, высокую кровь и древнюю славу, перестану быть госпожой, как только у моего сына появится наследник мужского пола. Все же с этим я могла бы примириться. Если бы он женился на ком угодно, кроме ненавистных мне Невилов, я стерпела бы. Но мысль, что им и их потомкам достанутся права и почести, принадлежавшие моим предкам, как кинжал пронзает мое сердце. А эта девчонка — я ее ненавижу! »

И я ответила, ибо сердце мое воспламенилось от ее слов, что полностью разделяю ее ненависть.

— Негодяйка! — воскликнул граф, вопреки своей решимости хранить молчание. — Негодная женщина! Как могла ты ненавидеть такое невинное и милое создание?

— Я ненавидела тех, кого ненавидела моя госпожа, как полагалось вассалам дома Гленалленов. Я вышла, милорд, за человека, который был ниже меня по положению, но щит перед любым вашим предком, который шел в бой, всегда нес предок той хилой, старой, полоумной негодяйки, которая сейчас говорит с вами. Это не все, — продолжала старая колдунья, чьи земные и неземные страсти разгорались по мере ее рассказа. — Это не все. У меня были свои причины ненавидеть мисс Эвелин Невил. Это я привезла ее из Англии, и всю дорогу она, задирая нос, издевалась над моим северным произношением и одеждой, как это делали на юге многие леди и подружки мисс Эвелин по пансиону — так они называли ее школу.