Антиквар

Он понял вдруг, что никогда ни разу не сформулировал этой мысли в том виде, как сложилась она теперь. И в то же время знал наверняка, что все это время она жила в нем, где-то в подсознании, вместе с мистическим страхом и ожиданием того, что кошмар вернется.

Он и вернулся.

Однако выходило, что это прошлый кошмар, давно пережитый, гримасничая, пытается запугать его снова.

От этих мыслей сознание Игоря Всеволодовича чудным образом прояснялось, будто кто-то невидимый слой за слоем сдирал с него тонкую неощутимую пленку, заслонявшую все это время картинку реального мира.

А он и не знал об этом.

В конце концов он овладел собой настолько, что решился заговорить, о чем-то спросить Вишневского.

Тот ответил.

Теперь они говорили оба, и это была почти нормальная беседа, если бы не тема, которую обсуждали.

– Ну, разумеется, охранники исключаются.

– Исключаются. К тому же прав генерал – в тех краях, куда их отправили служить, люди долго не живут.

– Он и в другом прав, ваш замечательный генерал…

Оба вздрогнули.

Никто не заметил, как и когда на кухне появилась Лиза.

А появилась она, похоже, довольно давно, потому что теперь цитировала фразу генерала, упомянутую Вишневским много раньше.

– Прав насчет самоубийства из-за любви. Ах, какой же он умница, ваш генерал.

– Ты о чем, Лиза?

– О любви. И смерти. И ненависти.

– Прости, дорогая…

– Нет, я не сбрендила вслед за большинством персонажей этой истории. Хотя, знаете, сегодня ночью и рано утром у меня было очень странное состояние. Сильно смахивающее на бред.

– Лиза, вы нас пугаете.

– Погодите, Юрий, теперь все в порядке. Теперь все стало на свои места. А ночью… Игорь еще не рассказывал вам? Полдня накануне мы строили версию, а вернее, две версии: того и этого убийств. И построили нечто, кстати, совсем не так уж далекое от истины, если судить по вашему рассказу. Этот процесс длился долго – день, вечер. А ночью меня стало грызть чувство, что мы допустили какую-то серьезную ошибку. То есть все верно – но одна ошибка может свести все на нет. Впрочем, это я теперь так складно излагаю, ночью меня измучили смутные тревоги и страхи, а утром, когда в полубессознательном состоянии я пустилась бродить по дому…

– Ты вставала?

– И принимала ванну, и смотрела телевизор, и пила сок – милый, ты спишь как сурок. Но не в этом дело. Рано поутру ко мне вдруг прилипло одно-единственное слово – любовь. Но как прилипло! Я просто твердила как умалишенная: любовь, любовь, любовь. А потом вдруг захотела спать и сразу заснула. Так крепко, что увидела сон. Знаете, что мне снилось? Будто я сдаю экзамен, непонятно где, в институте или школе, но экзамен по русскому языку – это точно. Я вытаскиваю билет, а в нем очень странное задание: перечислить все пословицы и поговорки со словом «любовь». И я начинаю – сейчас не вспомню, ей-богу, – но во сне из меня буквально бил фонтан, штук сто поговорок, наверное, а последняя – «от любви до ненависти один шаг». Тут я проснулась, услышала, что внизу кто-то разговаривает, спустилась и, откровенно говоря, просто боялась перебить Юрия. Замерла вон там, возле колонны. Такие жуткие вещи… А потом он сказал, что генерал удивляется, как это Щербакова не покончила жизнь самоубийством? Такая была любовь! Вот тогда-то у меня все сошлось.

– Что сошлось?

– Вторая версия.

– И в чем же она заключается?

– В том, что не было никакого убийства. Она сама убила себя, отравилась, но прежде сделала все, чтобы подозрение пало на Игоря. Даже с портретом рассталась. Хотя, собственно, теперь он был ей ни к чему – слишком хорошо понимала, что обречена.

– Но почему? Почему непременно на Игоря?

– Потому что любовь обернулась ненавистью. Любовь к этому истеричному Димке, который ради нее пошел на все – и на смерть в итоге. А ненависть – к Непомнящим вообще, из-за которых, как она считала, все произошло. И к Игорю в частности. Как к последнему из Непомнящих.

– И она ждала целых двадцать четыре года?