Аноним

Шарлотта следила за тем, как живо отзывалась на читаемые строчки мимика Джерарда. Сначала он довольно щурился, не поспевая за желанием глаз заглотить текст целиком, словно наживку для рыбы, затем лицо его стало потерянным. После пришло какое-то осознание, но оно не избавило красивый лоб от скорбных поперечных морщинок между соболиными бровями. А под конец было видно совершенно отчётливо, что Джерард разочарован, разбит и даже растоптан — и Шарлотта боялась потревожить его и вздохом: сейчас друг был несработавшей пороховой бочкой с полностью обгоревшим фитилём и мог рвануть в любой момент.

Что же там, в этом письме?

А Джерард всё скользил и скользил взглядом по строчкам родных итальянских слов. Перечитывал снова и снова. Он уже давно осознал смысл написанного, но всё не хотел верить. Было тяжело и больно, но ощущение чего-то нереального, злой шутки судьбы не оставляло его.

Его Ангел писал, как хорошо было в его объятиях каждый раз, когда они встречались.

Его Ангел писал, что никогда и никто не доставлял ему столько удовольствия, сколько получал он от него.

Его Ангел писал, что его мир никогда уже не станет прежним после их встреч.

Его Ангел просил прощения за то, что исчез так внезапно, и говорил, что они больше не увидятся. Никогда.

Его Ангел писал о том, что он обручается с названной ему в жёны девушкой и вместе со своей семьёй бежит из Франции в Польшу, скрываясь от гильотины революции.

Его Ангел благодарил за каждую сказочную минуту от всего сердца и в самом конце подписывался как «Il tuo Аnonim».

Джерард выпустил лист из ослабших пальцев и невидящими глазами смотрел в сторону распахнутого окна. Шарлотта стояла у створок, и лёгкий ветерок играл с прядями медных волос и оборками простого, но очень изящного кремового платья. Она молча и сочувствующе наблюдала за затуманенным взором и несинхронными, как у сломанной заводной куклы, движениями Джерарда. Содержание письма расстроило его, и говорить что-либо в данный момент было излишне.

Джерард не чувствовал тела, только пустоту пониже раскалывающейся головы. Будто запоздалое похмелье накатило, и он мучился им в десятикратном размере. Он не был готов. Он всегда сам устанавливал временные границы любых отношений и оказался совершенно не готов к тому, когда их определил кто-то другой. Так вот как это… Вот насколько больно получать отказ от того, с кем совершенно не хотел расставаться… Что ж. Стоит запомнить это ощущение получше и жить дальше. Для начала — попытаться обрести управление над своим телом и как-то встать с кровати, умыться и…

— Джерард… милый, — Шарлотта нежно положила свою тёплую ладонь на его обессиленно упавшую руку и чуть сжала пальцы своими, — приходи в себя и спускайся завтракать. Хотя в моём поместье уже время обеда, для тебя я всегда придерживаю самые лакомые блюда с завтрака. Я жду тебя внизу, mon cher, — сказала она и тихо вышла вон, прикрыв за собой дверь.

Чувствовать его настроение и понимать, когда надо быть стальной и настаивать на своём, а когда — просто промолчать и дать ему время самому во всём разобраться, было неотъемлемым и важным умением Шарлотты, позволяющим так долго сохранять их с Джерардом дружбу, не надоедая своевольному и переменчивому Мадьяро. Всё наладится, её друг сильный. Очень сильный, нужно лишь дать ему немного времени и личного пространства без свидетелей, чтобы он мог недолго побыть слабым и уязвимым, но так, чтобы ни одна живая душа не видела этого.

****

Джерард вернулся домой только к ужину. Кроме Поля и Маргарет никто не встречал его, и отсутствие жизнерадостного и доброго Фрэнка со своей светлой чувственной улыбкой его озадачило.

— Где Фрэнки? — спросил он за столом у Маргарет, когда тот не спустился к ужину.

— Ох, Жерар, ему сегодня нездоровится, и он поел раньше. Сейчас, наверное, спит, — Маргарет врала крайне редко и не испытывала сейчас совершенно никакого удовольствия, хоть и умела манипулировать словами и мимикой мастерски.

— Нездоровится? — Джерард нахмурился. Что это за день такой, неприятная новость преследовала одна другую, цепляясь за хвост. — Что с ним?

— Кажется, простыл. У него жар и горло болит. Работал на улице вчера вечером, помогал мне с садом, наверное, там и просквозило, — невозмутимо, но с нотками тревоги выдала Маргарет, доедая жаркое. Поль просто молча орудовал ножом и вилкой и предпочитал быть слушателем, но не участником разговора. Он вообще считал, что лучше не говорить за едой. Но также знал о мнимой «простуде». Поль не собирался становиться соучастником этого «заговора», оказавшись им невольно, когда помогал Маргарет набирать ванную и затем вести расцвеченного отметинами, еле переставляющего ноги Фрэнка из комнаты. Поэтому сейчас он только молчаливо и безучастно ел.