Аномалия Шарли

В канаве стоит на коленях мужчина. Я медленно иду к нему. Какой-то приглушенный ритмичный шум эхом отдается позади моих шагов. Одежда этого мужчины почти полностью разорвана. Он покрыт оболочкой грязи и кожей в волдырях. Он видел кое-что… ужасные вещи. Я смотрю во впадины его глаз и знаю, что…

Это было слишком больно. Я должна была отдохнуть. Мои легкие содрогались, когда я заставляла их глотать достаточно воздуха, чтобы охладить боль в коже.

Мужчина в канаве исчез. Я стою перед полностью бронированным офицером полиции… Я не вижу его лица сквозь его шлем. В моей руке что-то зажато. Я смотрю вниз и начинаю растопыривать пальцы…

Слишком много. Я должна была дышать. Отдохнуть. Что бы ни было в моей руке, я упустила это.

Пистолет… пистолет в сумке из черной кожи. Я едва вижу его, выглядывающего из-под края… мой палец плотно обхватывает спусковой крючок… я нажимаю…

Больно. Было так больно, что когда я перестала дышать, я заметила, что мои конечности тряслись. Но я должна была снова нажать. Я должна была увидеть, что происходило.

Мир вращается… Пустыня проносится перед моими глазами в пятне мертвенно-коричневого и кристально-голубого… Я нажимаю на крючок… Офицер исчезает в яркой бело-голубой вспышке…

— Эй!

Уолтер схватил меня за руку, и я так ослабела от боли, что чуть не упала. Я бы упала, если бы он не поймал меня за плечо.

— Прости, я…

— Прекрати это, урод, — хрипло сказал Уолтер. Его покрытые коркой пальцы царапали мой подбородок, он повернул мою голову из стороны в сторону. — Боже… ты в трех волосках от падения на землю, да? Нужно присесть на секунду и…

— Нет, я в порядке, — я кашлянула и заставила себя встать прямо. Мне приходилось догадываться, куда я шла, потому что мир еще не перестал вращаться. — Пойдем, найдем что-нибудь поесть.

— Хорошо, хорошо. Но я заберу это.

Уолтер выхватил пилу у меня из рук. Граклы взяли его бензопилу на солнечных батареях. Но у него в седельных сумках оказалась маленькая ручная пила, когда он нашел меня. Я понятия не имела, что он планировал с ним делать, но хотела помочь.

— Ты можешь опрокинуться и разорвать себе кишки, если… стой! — Уолтер выхватил мою руку и резко опустил ее. Он так злился, что цвет почти вернулся его глазам, когда он проревел. — Перестань трогать эту шишку сзади, черт возьми! Разве ты не видишь, что тебе плохо?

— Да, но…

— Но ничего! Если я снова увижу твою руку сзади, я… я… — Уолтер не мог подобрать слов. Капли пота выступили на его складках и трещинах. Должно быть, он злился сильнее, чем я думала. — Просто прекрати, хорошо? Хватит мучить себя.

Я пообещала. Но я делала это только ради Уолтера.

Внизу у пруда были деревья. Всегда, когда было приличное количество воды, росло приличное количество деревьев. Этот пруд не был маленькой каплей: фундамент завода по переработке гранита вполне мог поместиться внутри него.

Большая часть воды замерзла. Посередине была дыра — широкий круг, еще темный и брызгающий. Сегодня проплешина стала шире, потому что впервые примерно за неделю погода поднялась выше нуля. Уолтер считал, что дойдет до пятидесяти градусов.

— Но не привыкай к этому, — проворчал он, как только я выказала малейшее волнение. — Завтра будет похолодание. Мои суставы уже кричат ​​об этом.

Я знала, что зима делала это. Я помнила, как проезжала свои маршруты через Даллас, и я то потела, то мерзла, то снова потела в течение одной недели. Но тогда это просто раздражало.

Теперь? Что ж, Уолтер был прав: если мы не найдем что-нибудь поесть сегодня, мы можем сморщиться и сдуться, прежде чем у нас появится еще один шанс.

Я шла за ним к деревьям, мимо больших навесов и к бахроме саженцев. У них были тонкие верхушки ветвей и тонкие белые стволы. Уолтер встал на колени рядом с ними и прижал ладонь к земле вокруг их оснований. Он сделал это как минимум с десятью разными деревьями, прежде чем нашел то место, которое искал.

— Да, это оно. Здесь хорошо и тепло, — Уолтер царапнул землю у основания саженца, проверяя грязь. — Видишь, как потеет земля? Вот что бывает, когда холодная погода внезапно становится теплой. Земля увлажняется и снова начинает становиться дружелюбной.

— Хорошо, — сказала я.