11 января 1852 года Елизавета Васильевна Маркова–Виноградская вышла замуж за Бакунина и поселилась в Прямухине.
Сохранилась большая переписка Анны Петровны и Александра Васильевича с Е. В. Бакуниной, из которой опубликована только малая часть. Наша героиня делилась с золовкой воспоминаниями о детстве в Бернове и, не боясь быть непонятой и не стесняясь, рассказывала трепетные истории о семейном счастье с «Василичем»: «Муж сегодня поехал по своей должности на неделю, а, может быть, и дольше. Ты не можешь себе представить, как я тоскую, когда он уезжает! Вообрази и пожури меня за то, что я сделалась необыкновенно мнительна и суеверна; я боюсь, – чего бы ты думала? Никогда не угадаешь! Боюсь того, что мы оба никогда ещё не были, кажется, так нежны друг к другу, так счастливы, так согласны! На стороне только и слышно, что ставят в пример нас. Говорят молодые, новые супруги: „Нам только бы хотелось быть так счастливыми, как Анна Петровна и Александр Васильевич!..“ Все видят, что мы счастливы, все завидуют, может быть; а никому не придёт в голову, как мы его выработали, и что, может быть, на это надо было и уменья? Я думаю, что кто счастлив, тот и мудр, и должно этому учиться».
Она попросила Александра Бакунина, неплохо рисовавшего, сделать копию с карандашного портрета дедушки, И. П. Вульфа, а по получении её написала ему: «Благодарю вас, добрый брат, за ваши труды. Портрет очень похож и прекрасно сделан. Один мой глаз мог только отличить его от подлинника. Завидный талант у вас».
13 апреля 1852 года Анна Петровна переписала и отправила Елизавете Васильевне вычитанную где–то понравившуюся ей фразу о тонкостях супружеских отношений:
В августе 1852 года Марков–Виноградский вместе с сыном на 500 рублей, присланные сестрой, отправился в Прямухи–но навестить её[65]. Анна Петровна страдала в разлуке с близкими. «Я осталась больная совсем, – писала она Елизавете Васильевне, – а уж какая грустная, ты себе этого и представить не можешь. Пока я их знала в дороге, я мучилась несказанно и боялась ужасно… Я не переставала томиться и беспокоиться, пока не получила письма из Митина».
7 сентября, возвратившись в Сосницы, Александр Васильевич записал в дневнике: «Ездил к милой своей сестре, Лизе Бакуниной, за 900 вёрст в Торжок видеть её, моего дружочка, – жил несколько дней её жизнью и, истомившись мрачными мыслями о том, что делается у меня дома, возвратился 30 августа в объятия своей жены… Я ездил с Сашею, хотел ознакомить его с лучшим миром, нежели тот, в котором он прозябает. И он насмотрелся на многое, что и во сне не видел прежде».
В 1853 году Маркову–Виноградскому снова пришлось поехать с сыном в Прямухино, на этот раз – на похороны Елизаветы Васильевны. 20 января она родила сына Алексея, а спустя три с небольшим месяца, 5 мая, так и не оправившись после родов, умерла. Похоронили её в семейном склепе Бакуниных возле церкви. Александр Васильевич пробыл у Бакуниных с 9 по 31 мая.
После возвращения «в объятия жены» Марков–Виноград–ский безуспешно пытался получить место городничего в Подольской или Волынской губерниях[66].
Анна Петровна также делала попытки пристроить мужа на службу. 27 февраля (к сожалению, в письме год не указан) она собственноручно написала своему прежнему поклоннику А. И. Подолинскому в Одессу:
«Вот уже год, как я писала к вам, любезнейший, добрейший Андрей Иванович!.. Ваш ответ тронул меня до глубины души, но я не ответила вам, посчитав, что ваше отсутствие продлится на неопределённое время, и моё письмо будет гулять по России.
Дядюшка не обратил внимания на мою просьбу и скорбное воззвание помочь мне, несмотря на прежние обещания. Я не упрекаю в этом ни его, ни ещё менее вас, зная вашу душу и благородное стремление обязать меня. Я вам за всё это благодарна!
Несмотря на неудачную попытку с этой стороны, мне на днях ещё выпало на мысль одно средство извлечь себя из стеснённого положения, в котором мы находимся. Это средство почти зависит от вас, и я беру смелость о нём вас утруждать просьбою.
Скажите мне, как вы думаете, нет ли какой возможности получить место в Одессе? Вы спросите: какого роду? По каким его способностям? Какого чина, может быть? Что до чинов, кто об этом теперь думает? Деньги – вот рычаг единственный, и я полагаю, что муж мой согласен бы занять всякую должность, лишь бы она могла доставить средства содержать его семью, т. е. меня и нашего сына, и дать ему приличное воспитание.