Анна Керн: Жизнь во имя любви

В течение второй половины марта и весь апрель 1829 года поэт почти ежедневно бывал в московском доме Ушаковых на Пресне. Среди сотни его рисунков в альбоме Елизаветы Николаевны Ушаковой есть один, на котором изображена прекрасная дама, похожая на Анну Петровну и лицом, и фигурой; она ожидает на балконе своего возлюбленного, продев «сквозь чугунные перила» ножку, а к двери, в которую нарочно вставлен огромный ключ, крадётся любовник, очень похожий на С. А. Соболевского. На другом рисунке – из белового варианта поэмы «Домик в Коломне», переписанного в начале октября 1830 года в Болдине, – изображена кухарка Маврушка, обликом напоминающая ещё одного поклонника Анны Петровны, А. В. Никитенко. Вероятно, в таком виде пером поэта были перенесены на бумагу доходившие до него слухи об очередных романах Анны Петровны, действующими лицами которых были его друзья или знакомые. А сама героиня «Домика в Коломне», по мнению уже упоминавшейся Л. А. Карваль, имеет несомненное сходство с Керн. При создании образа «простой и доброй моей» Параши Пушкин даже использовал – конечно же переработав – приведённый выше мадригал А. И. Подолинского «Портрет», адресованный Анне Петровне. Строки Подолин–ского:

Коса и кудри тёмно–русы,
Наряд небрежный и простой,
И на груди роскошны бусы
Роскошно зыблются порой. —

Пушкин превращает в:

Коса змией на гребне роговом,
Из–за ушей змиею кудри русы,
Косыночка крест–на–крест иль узлом,
На тонкой шее восковые бусы —
Наряд простой, но пред её окном
Всё ж ездили гвардейцы черноусы,
И девушка прельщать умела их
Без помощи нарядов дорогих.

«Незадолго до женитьбы Пушкина (21 июля 1830 года. – В. С.), – рассказывала Анна Петровна в «Воспоминаниях о Пушкине, Дельвиге, Глинке», – Софья Михайловна Дельвиг писала ко мне с дачи в город «Александр Сергеевич est arrife hier. Il est, dit–on, plus amoureux que jamais, cependant il ne parle Presque pas d'elle. La nose se fera en septembre» ( вернулся вчера. Говорят, влюблён больше, чем когда–нибудь, между тем почти не говорит о ней. Свадьба будет в сентябре).

Действительно, в этот период, перед женитьбою своей, Пушкин казался совсем другим человеком. Он был серьёзен, важен, молчалив, заметно было, что его постоянно проникало сознание великой обязанности счастливить любимое существо, с которым он готовился соединить свою судьбу, и, может быть, предчувствие тех неотвратимых обстоятельств, которые могли родиться в будущем от серьёзного и нового его шага в жизни и самой перемены его положения в обществе. Встречая его после женитьбы всегда таким же серьёзным, я убедилась, что в характере поэта произошла глубокая, разительная перемена. <…>

Сам он почти никогда не выражал чувств; он как бы стыдился их и в этом был сыном своего века, про который сам же сказал, что чувство было дико и смешно. Острое красное словцо – la repartie vive – вот что несказанно тешило его. Впрочем, Пушкин увлекался не одними остротами; ему, например, очень понравилось однажды, когда я на его резкую выходку отвечала выговором: «Pourauoi vouc attaguez a moi, qui suis si inoffensive!» (Зачем вы на меня нападаете, ведь я такая безобидная). И он повторял: «Согшпе c'est reellement cela: si inoffensive!» ( Как это верно сказано: действительно, такая безобидная!) Продолжая далее, он заметил: «Да, с вами не весело и ссориться, voila votre cousine, avec elle on trouve a qui s'en prendre!» (То ли дело ваша кузина, вот тут есть с кем ссориться!)

Причина того, что Пушкин скорее очаровывался блеском, нежели достоинством и простотою в характере женщин, заключалась, конечно, в его невысоком о них мнении, бывшем совершенно в духе того времени».

Читателю может показаться, что второй раз на страницах нашей книги приводится (в несколько изменённом виде) мнение Анны Петровны об отношении Пушкина к женщинам. Нет, это не автор, а Анна Петровна, придавая большое значение правильному пониманию данного вопроса, изложила своё мнение дважды – в «Воспоминаниях о Пушкине, Дельвиге, Глинке» и в письме литературоведу П. В. Анненкову.