— При сканировании частот в девять часов восемнадцать минут был осуществлен перехват вражеских переговоров, — четко, чувствовалась привычка к подобным докладам, начал Афанасьев. — Противник засекречивающую аппаратуру для связи не использовал, а кодовая система была примитивной. Переговоры происходили в частотном диапазоне 300 мегагерц, характерном для приемопередающих станций, использовавшихся на судах речного флота до войны. В результате стало понятно, что противник собирается совершить нападение на нашу колонну. Об этом было сообщено старшему экипажа, — лейтенант скосил глаза на Чпока. — Однако при попытке выйти в эфир и связаться с вами, как старшим колонны, выяснилось, что неизвестный противник ставит активные помехи в «четырехсотом» диапазоне и связь установить не удается. В условиях недостатка времени выполнить перестройку моей станции также не представлялось возможным, и старший экипажа принял решение о применении световой сигнализации и отвлечении огня на себя!
— Понятно. Спасибо, товарищ лейтенант. А чем помехи ставили, как думаешь?
— Да чем угодно, они на самом деле довольно узкую полосу «белым шумом» забили. Скорее всего, чуть раньше вашу частоту засекли и просто задавили. А «сетки» у вас нет, да и привычки к смене частоты при проблемах — тоже.
— Да, это верно, такой прыти от местных, честно говоря, мы не ожидали, — согласился я с ним, а про себя подумал: «Да что такое — второй раз за три дня с радиоборьбой сталкиваюсь. Сначала прибалты, теперь вот бредуны. Того и гляди, скоро волки с лосями будут наши переговоры на охоте перехватывать!»
— Ну, это дело поправимое, на ближайшей стоянке минут за двадцать сорганизуемся и все вам наладим, — улыбнулся лейтенант.
— Договорились, Боря, так и сделаем!
Позиции засадников сейчас выглядели совсем не внушительно, а скорее жалко, но полчаса назад, надо думать, вполне отвечали поставленной задаче. Полтора десятка лежек были весьма неплохо замаскированы, а у некоторых были даже оборудованы земляные брустверы, что, если учесть серьезное превышение над дорогой, должно было неплохо защитить нападавших от ответного огня. Но прицельно по ним стреляли из СВД и несильно уступавшей ей по мощности «гэхи», от которых земляной валик толщиной в двадцать сантиметров прикрывал чуть лучше травы. Дока записал на свой счет четверых, а я зацепил одного. Хотя «зацепил» здесь, пожалуй, не очень верное слово — пуля пробила запястье его левой руки и, пройдя через корпус в сантиметре над ключицей, вышла из спины. Вы можете спросить, как мы определили, кто именно подстрелил того или иного врага? Элементарно — по секторам. «Мой» находился на левом фланге засады, и Дока, который, собственно говоря, и проводил экспресс-экспертизу, посмотрев на тело, просто сказал: «В этого я стрелять не мог — машина мешала, так что делай зарубку, командир».
Большинство же бредунов были выкошены огнем АГСов. Хоть осколки их гранат и легкие, но когда два десятка ВОГов ложатся на относительно небольшой позиции, да с перекрытием, — хватит всем. К примеру, из кустов, срезанных осколками, можно было большой шалаш сложить.
Определить по иссеченной одежде, кто именно напал на нас, смог разве что экстрасенс, настолько она была обычной. Кожаные куртки, брезентовые штормовки, плащи из того же материала — так в этих местах одеваются двенадцать из дюжины. Оружие тоже было обычным: десяток «Калашниковых» разной степени потертости, один РПК[46] калибра 7,62 с «бубном», два СКСа,[47] на одном из которых установлен простенький оптический прицел, и антикварный ППШ. Пистолеты в ассортименте. Джентльменский набор для любой нормально вооруженной банды на территории бывшей Российской Федерации.
Оставалось надеяться, что захваченные «языки» хоть как-то прояснят ситуацию.
Пленных захватила группа под командованием старлея Рогова, хотя старшим в ней я считал прапорщика Седова. Уж больно плакатной внешностью этот старший лейтенант обладал — квадратный волевой подбородок, полные губы, постоянно растянутые в улыбке. Лихой чуб, широкие плечи и рост за сто восемьдесят. Короче — «смерть всем бабам от пяти до пятидесяти пяти», как в наших краях про таких красавчиков говорят! Громила-прапорщик произвел на меня куда более серьезное впечатление, и, хотя разум мне подсказывал, что в столь серьезном мероприятии, каким оказалось югоросское посольство, блатным дуболомам не место, Рогова я по-прежнему считал чем-то вроде красивой витрины. Конечно, можно было напрямую поинтересоваться у полковника или у Верстакова, но мне не хотелось беспокоить их по такому, весьма несерьезному, как мне представлялось, поводу, как удовлетворение досужего любопытства.