Ангрон: Раб Нуцерии (ЛП)

Центурион Несломленных опустил топор и всмотрелся в дальнюю стену арены, как будто там был иллюминатор с видом на планету, над которой сейчас парил корабль.

— Я думаю о заблудших людях, которых нам по зову долга следует вернуть в общечеловеческую семью.

— Нет, — Кхарн медленно покачал головой, — ты ошибаешься. В этом мире мы наткнулись на зловонный гниющий лес. Ветхую чащу, под которой задыхается лишенная света земля. Там цепкие лианы душат всякую молодую поросль. А мы — огонь, который выжжет джунгли дотла. Огонь, который пожрет их без остатка и угрызений совести. Ибо, брат мой, для новой жизни нет почвы благодатнее, чем пепел.

Магон хотел возразить, но Кхарн поднял руку и приблизился к нему:

— Ответь мне на такой вопрос. Если легион примет Гвозди — каждый из нас, — что в действительности изменится? Разве изменится наше предназначение — завоевать Галактику? Разве станет наше оружие бесполезным, а методы войны — устаревшими? Изменит ли это неотвратимую судьбу — принять смерть в битве каждому в свой час?

— Ничего этого Гвозди не изменят, — согласился Магон, едва кивнув, — что верно, то верно. Но кем мы предстанем в глазах Империума и других легионов? Нас перестанут понимать, нас будут бояться и даже, возможно, презирать.

— А нам не нужно заботиться о подобных вещах, — ответил Кхарн. — Мы служим Империуму для иной цели. Мы совершаем то, что другие не могут или не желают. Мы — огненный смерч, карающая длань, которая несет тотальное истребление любому, кто воспротивится расширению нашего государства. После нас никогда не остается живых, и так будет всегда. В нашем предназначении есть чистота. В ней есть благородство.

Магон поднял топор, звякнув кромкой о лезвие Кхарна. Несколько минут на песке арены царило молчание, за исключением лязга сталкивающихся клинков и неглубокого сдавленного дыхания.

— В жизни чудовища нет благородства.

Кхарн захватил клинок Магона своим топором и рванул его в сторону, оставив брата без защиты. От последовавшего затем мощного удара в челюсть голова капитана Восемнадцатой запрокинулась, и он рухнул на песок.

— Истинная проблема в том, — отдуваясь, произнес Кхарн, — что ты по-прежнему считаешь себя человеком.

Магон встряхнул головой, сгоняя с глаз пелену. Он огляделся вокруг и, заметив свой топор, попытался до него дотянуться, но восьмой капитан резко опустил ногу, накрепко придавив руку брата к песку.

— Он наш примарх, Магон, — произнес он. — В нас течет его кровь. Он — наша судьба.

— Наш примарх — сломленное… — Магон выкрутил кисть из-под подошвы противника и вскочил на ноги, — …кровожадное, истерзанное существо. И всем нам ты желаешь такой же участи. Корабли, что несут нас меж звезд, доспехи, что защищают нас, наше оружие — ничего из этого нам не принадлежит. Когда мы погибаем, нашу экипировку собирают и передают следующим поколениям. Неужели нет ничего, что мы могли бы назвать своим? Неужели мы ничем не владеем, даже правом выбора собственной судьбы?

По песку тихо застучали капли. Кхарн посмотрел вниз на свой кулак и на кровь, сочившуюся из разбитых костяшек. Он фыркнул — нечто среднее между смешком и вздохом — и бросил топор на землю.

— Брат, ты так говоришь, словно у нас когда-либо был выбор.

12

Тemuc приходит в себя, и на его органы чувств обрушивается шквал ощущений. В ушах гудят ворчливые голоса и грохочут молоты. Воздух пахнет огнем кузниц, голой землей, кровью и немытыми телами. Библиарий опускает глаза и видит в своих руках помятый шлем. По многочисленным вмятинам видно, что металл недавно ровняли грубыми ударами молота.

Нет.

Не в руках Тетиса. В руках Ангрона.

— Эй, — раздается чей-то голос. Ангрон поворачивается и видит изрезанную шрамами грудь раба-гладиатора. Человек тянется рукой в кольчужной перчатке и берет шлем. — Последним этот горшок носил старина Кунглас.

Гладиатор проводит пальцами внутри шлема и оскаливается в уродливой щербатой ухмылке, когда выскребает изнутри пригоршню свалявшихся волос и обрывков кожи.

— Он сдох. Погано. Мучился. Молись, чтоб его тень ушла, — не то за собой утащит.