Ангелы далеко

Звук отпираемой входной двери заставил Инну вздрогнуть. Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, она торопливо засунула перчатки под диванную подушку. В них и только в них заключалась теперь жизнь Вадима.

А тот уже бежал к ней от порога. Опустился перед женой, сидящей на диване, на колени, взял ее руки в свои:

— Иннулька, девочка моя, как ты? Мужики рассказали мне…

Сделав над собой невероятное усилие, Инна посмотрела ему в лицо. Лицо убийцы. Любимое даже сейчас. Любимое до последнего вздоха, до последнего удара сердца, до безумия. Потому что ее поступок иначе как безумием и нельзя назвать. Думая сейчас о скрытой ею улике, о проклятых перчатках, Инна испытывала адские муки совести. Но еще страшнее было осознавать ту потерю, которую она сегодня понесла. Не выдержав, Инна всхлипнула. А затем безудержно разрыдалась в нежных объятиях Вадима, не найдя в себе силы его оттолкнуть.

Спать они легли тоже вместе — Вадим ни за что не соглашался оставить ее одну. Откуда ему было знать, что ничто не может вызвать в Инне большего ужаса, чем близость его тела? А Инну ледяным холодом охватывало от мысли, что несколько часов назад это самое тело сплеталось в извращенных объятиях с покойницей, а перед тем его руки сжимали ее горло, и глаза бесстрастно наблюдали за агонией несчастной. Но признаться Вадиму в том, что она все знает, Инна заставить себя не могла. Теперь, когда пережитая истерика вернула ей способность ясно мыслить, она думала не о себе, а о своем ребенке. И не могла рисковать его жизнью в том случае, если вдруг припертый к стенке Вадим решит заставить ее замолчать навсегда. Поэтому все, что оставалось Инне, это лежать без сна, вздрагивая от малейшего движения мужчина рядом, от каждого его прикосновения к ней.

Утром Вадим, только взглянув на жену, заявил, что в таком состоянии не пустит ее на ФАП. Инна не стала спорить, поскольку и сама бы туда сегодня не пошла, потому что у нее на этот день были совсем другие планы.

Всю ночь она не могла заснуть. И не только от горя при мысли о том, что Вадим потерян для нее навсегда, не только от жуткого осознания, что лежит в одной кровати с убийцей, но и от огненно-лютых угрызений совести. По очереди перед ней вставали яркие картины: то худенькая девочка, дочка убитой зимой женщины, живущая теперь у тети в деревне, то разметавшиеся по снегу седые волосы бабы Клавы, то Таня с резко очерченными тенью глазными впадинами… И ведь именно она скрыла единственную улику, способную изобличить их убийцу! Инна боялась за него и желала спасти, подумав: независимо от того, покарают его или нет, убитых женщин все равно не вернуть. Но погибшие стояли у нее перед глазами, взывая к справедливости, и безмолвно кричали о том, что если она не остановит насильника сейчас, то будет и новая жертва, которая пока еще жива. Вот только смерть несчастной уже целиком ляжет на Иннину совесть.

Именно последний жестокий довод заставил ее сломаться к утру. И теперь она намеревалась, дождавшись, когда Вадим уедет, отправиться в город — в прокуратуру. Можно было бы, конечно, рассказать обо всем и Зорину, но это почему-то было выше Инниных сил. Вероятно, потому, подумала Инна, с отчаянием наблюдая, как Ларичев собирается на работу, что до города еще надо доехать, а значит, еще будет время поразмыслить. А Валерка рядом, в поселке. И решись она поговорить именно с ним, у нее уже не останется благовидного повода отсрочить тяжелый разговор.

Вадим оделся, похлопал себя по карманам куртки.

— Что ты ищешь? — спросила Инна, хотя прекрасно знала ответ.

— Перчатки, — ответил Вадим. — Куда-то запропастились.

— И что, не можешь вспомнить, где их оставил? — Эти слова дались Инне через силу, так что даже зазвенело в ушах.

— В том-то и дело. Помню, бросил их в машине, когда бумаги на вокзале оформлял — Петр Иваныч вечно ведь вешает на меня всю бухгалтерию. А потом как-то уже не до них было. Наверное, так в кабине и валяются. — Вадим взялся за ручку входной двери, но, прежде чем открыть ее, еще раз посмотрел на Инну. — Иннулька, может, мне все-таки остаться сегодня с тобой?

— Нет. — Инна мотнула головой: только не это! — Езжай. А я лягу спать. Хочу, чтобы дома была абсолютная тишина, иначе просто не усну. В другое время снотворное приняла бы, а сейчас, сам понимаешь, нельзя.

— Да, конечно, — согласился Ларичев. — Ты только позвони мне хоть раз, хорошо? Сам звонить не буду, чтобы ненароком не разбудить.

Инна кивнула, мол, хорошо. Хотя прекрасно знала, что не позвонит. Не сможет собраться с духом после того, что собиралась сегодня сделать. Если только… Если только после разговора в прокуратуре не наберет его номер, чтобы сказать одну-единственную фразу: пока тебя не схватили, беги, Вадим! Он, сильный, матерый зверь, с детства знающий здешний лес как свои пять пальцев, сумеет уйти от погони. Сумеет спастись.

Эта мысль не оставляла Инну все утро.