За этими патетическими словами последовало последнее усилие. Раздвинув ноги и задрав рубашку, Анжелина приподнялась. Что-то будто преодолевало преграду в ее половых органах. Движение было спиралевидным, и Анжелина поняла, что это рождается ее ребенок и что он жив. По лицу потекли слезы и капли пота… И вот она издала победный крик в тот самый момент, когда приняла в свои руки маленькое теплое и липкое существо. Почти сразу же раздался плач, похожий на мяуканье и звучавший все громче.
— Пресвятая Дева Мария, благодарю тебя! Благодарю тебя, Господи, Боже мой! — воскликнула Анжелина, любуясь своим малышом. — Мальчик, великолепный мальчишка! Гильем, я родила тебе сына! О! Если бы ты мог его видеть! Он крепенький, с пятью пальчиками на ручках и ножках! У него нет ни одного недостатка!
Анжелина плакала, сама того не замечая. Она чувствовала бесконечное облегчение и вместе с тем потрясение, став очередной раз свидетельницей вечного чуда рождения. Она вновь внимательно осмотрела ребенка, потом прижала его к груди и прикрыла пеленкой, которую предварительно согрела на горячих камнях. Через несколько минут отошел послед. Кровянистая масса вывалилась из влагалища, не причинив боли.
— А теперь, малыш, мы должны отделиться друг от друга, — сказала Анжелина, перевязывая пуповину в двух местах и оставляя между ними небольшое пространство.
Затем она взяла острые ножницы, завернутые в чистое полотенце, и разрезала пуповину. Адриена Лубе всегда перед употреблением держала свои инструменты над огнем, и Анжелина последовала примеру матери, действуя спокойно, уверенно и ловко. Она вымыла ребенка и запеленала его в белые шерстяные пеленки.
— Если бы твой отец был здесь, он наверняка снял бы с себя рубашку и завернул тебя в нее, чтобы передать тепло здорового мужчины и показать, что он принимает тебя, берет под свою защиту, он, такой сильный, тебя, такого маленького[3].
Анжелине требовалось выговориться. Она ликовала, полная любви к этому младенцу, которого они с Гильемом зачали в середине февраля, во время Великого поста.
— Твой отец уехал учиться, сын мой! Мне так горько было с ним расставаться! Он обещал вернуться и жениться на мне… Дул сильный ветер, и мы укрылись под портиком колокольни. Гильем увлек меня за собой. Он шептал мне на ухо: «Еще один раз, Анжелина, в последний раз подари мне счастье!» Я не смогла отказать ему. Это было так сладостно… Наверное, именно в тот вечер ты зародился во мне, малыш, а сейчас ты передо мной, такой маленький, такой розовенький…
Анжелине хотелось отдохнуть, но нужно было привести себя в порядок. Дрожащей рукой она взяла тщательно закупоренную бутылку. Перед своим отъездом она налила в нее горячую воду, которую долго кипятила. Анжелина обмыла себя при помощи куска ткани и убедилась, что разрывов нет. Разрывы в интимных местах можно не почувствовать во время родов, поскольку плоть как бы обезболивается.
— Нет, все в порядке! — воскликнула Анжелина. — Мама сказала бы, что я славно поработала. Слышишь, моя дорогая мама? Я довела свое великое дело до конца и не жалею об этом.
Она быстро надела нечто вроде хлопчатобумажных трусов, предварительно подложив пеленку между ног. Несколько дней будет идти кровь, но это естественно. Анжелина все предусмотрела. Она в изнеможении легла, прижав ребенка к себе. Толстое покрывало защищало их, словно кокон.
— Это наше, только наше гнездышко! — ликовала Анжелина.
Ее охватило счастье, близкое к блаженству.
— Имя… Я должна тебя окрестить! Но какое имя тебе дать?
Анжелина почувствовала, что засыпает. Малыш посапывал. Она смутно слышала его возню, и это успокаивало ее.
— Роженица славно потрудилась, ей необходимо отдохнуть. И только потом можно дать крепкого куриного бульона, — советовала Адриена Лубе семьям, в которых принимала роды.
Анжелина отдыхала, став в эти минуты похожей на всех матерей, которые радуются, что наконец избавились от бремени, и готовятся приласкать своего малыша.
Вдруг раздался хриплый гортанный крик. Это обезумевшая ослица звала на помощь. Ее крик представлял собой нечто среднее между ржанием и ревом.
— Мина! — закричала Анжелина, выходя из сладостного оцепенения. — О нет, Мина!
Ослица брыкалась изо всех сил. Веревка так натянулась, что куст, к которому она была привязана, буквально ходил ходуном. К ней неумолимо приближались две серые тени.
— Боже мой, это же волки! Чертовы звери! — выругалась Анжелина, с трудом вставая на ноги.
Раздался треск. Охваченная паникой Мина сломала ветку, удерживавшую ее, и, яростно отбрыкиваясь от нападавших хищников, помчалась по крутому склону.
— Бедная Мина, она свернет себе шею, — пробормотала Анжелина в ужасе. — Огонь! Нужно подбросить веток в огонь!
Она с сожалением вылезла из-под теплого покрывала, бросив тревожный взгляд на сына. Ее сразу же сковал холод. Женщина быстро набросала веток на угли. Вверх взметнулись золотистые языки пламени, озарив пещеру успокаивающим светом.
«Что с Миной? — думала Анжелина. — Откуда появились волки? Почему они набросились на старую ослицу?»