Ангел над городом. Семь прогулок по православному Петербургу

Вот только в отличие от Достоевского мы уже не можем сказать, что Пушкин «бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну». Сейчас, когда опубликован весь Пушкин, мы видим то тут, то там заботливо и мудро расставленные вешки, ориентируясь по которым если и не постигаем саму тайну Пушкина, то видим, на отвержении каких усердно вдалбливаемых в наши головы лжеистин строится наполненный горним светом мир пушкинской поэзии.

Такие вешки находим мы и в беглом упоминании в письме к Чаадаеву – дескать, «русское духовенство до Феофана было достойно уважения: оно никогда не осквернило себя мерзостями папства и, конечно, не вызвало бы реформации в минуту, когда человечество нуждалось в единстве», – и в записи остроумного, на французском языке разговора с великим князем.

«Вы истинный член вашей семьи… – сказал Пушкин, – tоus les Romanof sond revolutionnaires et niveleurs41».

Подобных знаков, расставленных на пушкинских страницах, достаточно много, и мы останавливаемся на этих потому только, что именно они важны для дальнейшего повествования.

Феофан Прокопович из письма к Чаадаеву – видный деятель Петровской эпохи. Мы уже рассказывали о его Духовном регламенте, легшем в основание учиненной Петром реформы вусской православной церкви. Отменой патриаршества – а заодно, по сути дела, и тайны исповеди – была сделана попытка подорвать саму основу, на которой стояла православная Русь.

Столь же существенно и замечание Пушкина по поводу революционности первых Романовых. Оно подчеркивает особую роль Николая I в прекращении этой самой революционности…

2

Отношения Николая I и Пушкина в нашем рассказе обойти невозможно.

Как государственный деятель Николай I пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате петровских реформ.

Первым из Романовых Николай предпринял действенные шаги к возрождению православия в его прежнем для России значении, первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных. Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им.

Вообще, сама первая встреча царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление («…Нынче говорил с умнейшим человеком в России…») на императора. Еще более сильное впечатление произвела она на Пушкина. Встреча эта ознаменовала начало нового этапа его жизни, на котором мы видим зрелого, полностью освободившегося от юношеских мечтаний и заблуждений поэта.

Естественно, что приобретенное расположение государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушивались на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследовавшие Пушкина, пытавшиемя очернить его в глазах государя, противились изо всех сил и осуществлению замыслов самого Николая I.

Разумеется, неправильно говорить об идеальном совпадении позиций царя и поэта, об отсутствии разногласий.

«Строй политических идей даже зрелого Пушкина, – отметил Петр Струве, – был во многом непохож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».

Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебные – подчеркнем это еще раз! – и самому Николаю I.

И все же духовная связь остается.

«Я перестал сердиться (на государя – Н. К.), – писал 16 июня 1834 года жене Пушкин, – потому что он не виноват в свинстве его окружающих»…

«Знаю лично Пушкина, – говорил Николай I, – я его слову верю».

Такими же – пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой – оказались и слова последнего, заочного диалога царя и поэта:

«Прошу тебя исполнить последний долг христианина»…

«Мне жаль умереть… Был бы весь его»…

3

В 1830 году А.С. Пушкин написал стихотворение «Бесы».

Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес вас водит, видно,
Да кружит по сторонам…

Это слова ямщика. Ямщик первым обращает внимание героя стихотворения на неладность происходящего. Первым истолковывает он и смысл происходящего, и только тогда спадает пелена с глаз героя и уже сам он видит причину невольного страха, охватившего его: