Ангарский вариант

Пётр поцеловал Ленку и поспешил освежаться. Он вспомнил, как заставлял её брить волосы! Вот была умора. А водичка в душе пошла, что надо, тёплая – Макар постарался, ценный кадр. Хорошо, что его в денщики выделили. А то говорили – старый-старый, а вот и нет, мужичина всё успевает: и в Енисейске перетереть с людишками и за хозяйством смотреть и Онфимку подгонять. А малый его грамоте учит, чтобы не прозябал в невежестве, а то не комильфо – ангарец и неграмотен. Так не должно быть! После завтрака из трёх варёных яиц, гречки с молоком и мёдом, пары кусков хлеба, Карпинский был готов к небольшому моциону. Честно сказать, верховая езда была ему не по нутру, ну не лежит у него душа к этому и всё тут! Даже малолитражка позднесоветского разлива сейчас казалась Петру верхом удобства и шика. Но многие из ангарцев приноровились к лошадям, а некоторым даже понравилось за ними ухаживать. Он же всякую заботу о выделенной Петру Весте переложил на Макара и Онфима. Но в Енисейск посол был обязан прибыть на коне, вернее на лошади. Уронить честь, передвигаясь, как бедняк, на своих двоих, когда можно доехать на лошади, было недопустимо.

У острожных ворот Карпинского уже ждали. Весту сразу же увёл в стойла молодой парень, лёгким поклоном поприветствовавший посла и сказавший о том, что Беклемишев его ждёт. И точно, Василий Михайлович стоял у крыльца приказной избы. Этот мужик нравился Петру – честный, достаточно открытый, прямой и идущий на контакт. Он, видимо, тоже относился к несчастным членам пропавшей экспедиции, с симпатией, хотелось бы на это надеяться, а основания всё же имелись. А ведь он человек государственный и должен всяко радеть о своём отечестве в первую очередь и лишь потом обо всём остальном.

Вчера ночью Карпинский разговаривал с Петренко. Ярослав сказал, что завтра во Владиангарск прибывает Соколов и ему нужен сеанс связи с Беклемишевым, а Петру, стало быть, надо организовать приказного голову на разговор. Задачка не из лёгких. Ну и как, думаете вы, рассказать ему о принципах радиосвязи? Ведь, не дай Бог, Василий Михайлович потребует окропить рацию святой водой. Надо что-то придумать, в принципе, он мужик толковый, может и получится. Встречает, как родного, даже неудобно как-то.

'А тесто – не очень' – думал Карпинский, жуя енисейские пироги.

– Очень вкусно, Василий Михайлович! – тут же пришлось отвечать на вопрос о них же минутой позже.

– Ведомо мне, что по весне князь твой желал, дабы люди ангарские до Руси пошли. Тако же и я ухожу через три седьмицы, как землица подсохнет. Надобно Вячеславу Андреевичу весть дать, с обозом енисейским идти, через восемь седьмиц. Когда ваш пароход самоходный придёт? – начал, наконец, говорить о деле Беклемишев.

'Пора!'

– Василий Михайлович, так ты сам князю и скажи, чтобы с тобой наши люди и ушли. Сегодня можно поговорить, – осторожно сказал Пётр.

– Нешто пароход сегодня придёт? Откель тебе знать оное? – вытирая о тряпицу жирные от мяса пальцы, отвечал приказный голова.

– Пароход придёт позже, Василий Михайлович. А поговорить можно и сегодня, ближе к ночи, – посмотрел Карпинский на Беклемишева.

– Так Вячеслав Андреевич недалече? – удивился он.

– Нет, – закашлялся посол – он во Владиангарске.

– Пётр, говорили мне, что ты бесовщиной маешься, а жена твоя – ведьма. Не верил я в оное. И вот ты сызнова нелепицу речёшь. Как же я буду с Соколом говорить, коли он в крепости? Неужто колдовство учинять ты думаешь?

Ну и как ему объяснить? Эта унылая мысль плясала в голове и не находила ответа. Посему пришлось импровизировать:

– Понимаете, Василий Михайлович, у меня в доме есть умный прибор, то есть механизм, который… испускает волны, как круги по воде. Но он делает эти круги по воздуху – словами. А другой механизм, что стоит в крепости ловит эти волны той же железной палкой, что на крыше дома стоит. И передаёт те слова, что были сказаны.

Беклемишев, подперев кулаком голову, смотрел на меня, не мигая. Патовая ситуция, подумалось ангарцу.

– Как можно поймать слово железной палкой? Пётр, такого бесовства не бывает, – серьёзным наставительным тоном отвечал он.

– Бывает, только никак это бесовством назвать нельзя. Это лишь наукой зовётся, да знанием подкреплённое, – вздохнул Карпинский. – Вона, пароход наш – бесовство ли? Сам плавал на нём, ведь машина его толкает, а не черти!

– И что же, сегодня ты оное учинить можешь? – нахмурился Беклемишев. – Слова ловить будешь?

Кивнув, Пётр сказал, что заедет за ним вечером. Основное задание выполнено, оставался ещё один вопрос:

– Василий Михайлович, ещё вот что. В том караване, что вы привели в Енисейск, по пути погибло три десятка душ…

– И что же? – перебил ангарца собеседник, обгладывая куриную ножку. – На всё воля Божья, Пётр.

И тут ангарец впервые почувствовал отвращение к нему, да ещё и ножка эта! Кровь прилила к лицу. Ничего себе оправдание выдумал, Бог виноват!

– Как же так, Василий Михайлович? Что же вы Богом прикрываете свои упущения! – воскликнул Пётр.

Беклемишев опустил обглоданную ножку на стол и с укором посмотрел на собеседника: