Андроид Каренина

— Нет, — перебил он и невольно, забывшись, что он этим ставит в неловкое положение свою собеседницу, остановился, так что и она должна была остановиться. — Никто больше и сильнее меня не чувствует всей тяжести положения Анны. И это понятно, если вы делаете мне честь считать меня за человека, имеющего сердце. Я причиной этого положения, и потому я чувствую его.

— До тех пор — а это может быть всегда — вы счастливы и спокойны. Да, внешний мир полон для вас угроз, но в сердцах наконец установилась гармония, и это самое ценное. Я вижу по Анне, что она счастлива, совершенно счастлива, она успела уже сообщить мне, — сказала Дарья Александровна, улыбаясь; и невольно, говоря это, она теперь усомнилась в том, действительно ли Анна счастлива.

Но Вронский, казалось, не сомневался в этом.

— Да, да, — сказал он. — Я знаю, что она ожила после всех ее страданий; она счастлива. Она счастлива настоящим. Но я?.. я боюсь того, что ожидает нас… Виноват, вы хотите идти?

— Нет, все равно.

— Ну, так сядемте здесь.

Дарья Александровна села на садовую скамейку в углу аллеи. Он остановился пред ней.

— Я вижу, что она счастлива, — повторил он, и сомнение в том, счастлива ли она, еще сильнее поразило Дарью Александровну. — Но может ли это так продолжаться? Хорошо ли, дурно ли мы поступили, это другой вопрос; но жребий брошен, — сказал он, — и мы связаны на всю жизнь. Мы соединены самыми святыми для нас узами любви. У нас есть ребенок. У нас есть роботы, которые верят, что рядом с нами обрели спокойную и безопасную жизнь. Но закон и все условия нашего положения таковы, что являются тысячи компликаций, которых она теперь, отдыхая душой после всех страданий и испытаний, не видит и не хочет видеть. И это понятно. Но я не могу не видеть. — Вронский рассеянно провел рукой по спине Лупо, отчего робот довольно заурчал.

Долли силилась понять, к чему клонит Вронский.

— Моя дочь, — сказал он вдруг. — Можем ли мы растить ее здесь, в таком положении? И каково ее будущее? За ней будут охотиться всю ее жизнь, всю жизнь на ней будет клеймо повстанца — хотела бы она того или нет, ей просто не оставили выбора. Мы сделали этот выбор за нее, нашими поступками. Могу ли я желать ей такого существования! — сказал он с энергическим жестом отрицания и мрачно-вопросительно посмотрел на Дарью Александровну.

Она ничего не отвечала и только смотрела на него. Он продолжал:

— И завтра родится сын, мой сын, и он тоже испытает на себе последствия нашего выбора, он тоже почувствует всю тягость этого положения. Он станет беглецом, изгоем в обществе, и что хуже всего — если этот лагерь будет обнаружен и уничтожен, мой ребенок будет или убит, или, что еще хуже, его возьмет на воспитание он— Каренин, и он станет Карениным! Вы поймите тягость и ужас этого положения! Я пробовал говорить про это Анне. Это раздражает ее. Она счастлива теперь, приняла то, что видит перед собой, и имеет твердые убеждения относительно вопроса о судьбах роботов. Она наслаждается нашим существованием здесь. И не может посмотреть чуть дальше, чтобы понять, какое будущее мы создаем для себя сейчас. Анна не понимает, и я не могу ей высказать все…

Он замолчал, очевидно, в сильном волнении.

— Да, разумеется, я это понимаю. Но что же может Анна? — спросила Дарья Александровна.

— Это приводит меня к цели моего разговора, — сказал он, с усилием успокаиваясь. — Я очень надеюсь, что смогу оставить эту жизнь и жениться на Анне официально, так, как требуют того общественные приличия.

— Я удивлена услышанным, — ответила Долли. Она посмотрела вокруг и рукой обвела Воздвиженское, — я бы сказала, что вы были так счастливы здесь, возглавляя ваше собственное войско роботов…

— Но они могут служить по-настоящему! Возглавляемые мной! Можете себе представить…

— Служить по-настоящему?

— Да, служить государству, Министерству! — Вронский оглянулся на дом, словно бы желая удостовериться, что Анна не услышит их. — Я готов играть ту роль, в которой выступлю лучше всего, я готов служить Новой России, построенной нашими лидерами. — Долли подняла руку ко рту, но ничего не сказала. — Я построил этот мир в лесах, потому что должен был защитить честь Анны. Но, по правде, у меня нет никаких проблем, нет никаких реальных разногласий с Высшим Руководством, с тем курсом на изменения, которые они стремятся реализовать. Мои разногласия с Алексеем Александровичем носят личный, а не политическийхарактер.

— Но после вашего отъезда… исчезновения… как руководство Министерства позволит вам вернуться? Как позволит Каренин?