Андрейка

Андрейка видит эту сеть своим мысленным взором. Вагонетки над рекой. Под ними сеть, чтоб торф с вагонеток, двигающихся над ней, не падал вниз, на пароходы, лодки... Сеть висит высоко, метрах в пятидесяти над водой. Она с широкими ячейками и очень старая.

Вожатые запрещают туда подыматься. Ну, раз запрещают, Андрейка стремится сбежать вместе с дружками хоть на часок из лагеря и пройти по сети. Считалось, пройти по сети — сдать экзамен на человека...

Одному идти опасно. Некоторые ячейки сети проржавели. Рухнешь вниз — успеешь только вскрикнуть. Но если по двое, по трое, крепко взявшись за руки... Перебегают... Оступившихся вытягивают.

— Барри, оказывается, так и в Канаде. Как в нашем лагере. Каждый пытается пройти на своей высоте даже по ненадежной сети. Может, это и есть свобода?..

— Конечно! Человек может идти и по земле. Делать деньги, обрести власть, положение. Взять ссуду в банке и купить дом. Затем всю жизнь выплачивать. Спокойно, надежно, не так ли?! Но волен — и по сетке, высоко над рекой, над пароходами и суетой бизнеса. Там, где птицы и гуляет ветер... Мне нравится ваша сетка, мистер Эндрю!..

Вырвались на скоростную трассу. Мотор взревел, как будто они в ракете. Засвистел ветер. Вот-вот взлетят...

Промчали мимо канадского Диснейленда, с его потешными дворцами и американскими горками, начались поля, кирпичные дома фермеров, с гаражами на две машины, хвойные посадки...

— Оказывается, у вас вовсе не куриные мозги, господин бывший петух... Но если мир пуст, на чем-то надо стоять человеку, согласны? Иметь опору. Самосознание начинается с этого. Каждый идет по своей сетке. Жизнь требует риска. Вот только бы отцепиться от Америки... — Он не досказал своей мысли, махнул рукой. Поменял кассету. Снова «Love... Love... Love».

Андрейка отвлекся от музыки, наслаждаясь свистом ветра и шорохом шин, к которым привыкаешь, и тогда они становятся тишиной. Мимо проносится березовая, кленовая, сосновая страна. Березки на отвесных скалах наклонены, как балерины, исполняющие на одной ноге свой танец.

Машина точно прорывается сквозь скалистые теснины, и снова леса, леса, леса...

Андрейка задремал, проснулся от полной тишины. Автомобиль стоял на обочине.

— Садись за руль, — сказал Барри.

— Как? Здесь?.. У меня нет прав. Если остановит полиция...

Барри улыбнулся...

— Ты законник, Эндрю!.. Риск — благородное дело, не так ли? Где же учиться, как не на пустом хайвее?!

Широченный хайвей — дорога скоростной езды, четыре полосы в каждом направлении, — действительно пуст.

Андрейка перебрался за руль.

— Вам не попадет, Барри?

— Это моя проблема, Эндрю. Держись в правой полосе, и тогда никому нет до нас никакого дела...

Андрейка сжимает руль изо всех сил. Куда-то словно и природа пропала. Слышит только рев мотора. Мчит все с большей скоростью. Навстречу проносится автомобиль, мигнув огнями.

— Впереди полиция! — воскликнул Барри. — Опять кого-то ищут!

— Кого-то ищут, а найдут меня, — упавшим голосом говорит Андрейка. Он съезжает по приказу Барри на обочину. Барри снимает с заднего сиденья диван. Там, оказывается, большое пустое «брюхо». Вроде тайного багажника.

— Ныряй, Эндрю! Algonquin Park, куда едем, больше, чем Франция. Пусть они нас там ищут...

Андрейка ныряет в тайный багажник, Барри водворяет диван на место. Мчит...

Впереди, на мотоциклах, патруль. Задерживают Барри, но тут же отпускают.

3. Кемп

Над головой Андрейки небо. Барри снял диван, и Андрейку почти ослепила голубая высота. Высокие сосны, которые раскачивает ветер.

Проскочили ворота. Ну и парк! Лесотундра, тайга! Голоса туристов слышались лишь вдоль дороги, похоже, пробитой в дебрях.

— Севернее этого парка живут только французы, а над ними — эскимосы и «нюфи», — сказал Барри.

— «Нюфи» — это люди или звери? — спрашивает Андрейка.

Барри хохочет.

— Это жители Ньюфаундленда. Веселые и добрые люди. Любят смеяться над собой; наверное, чтоб над ними не смеялись. У вас кто вместо «нюфи»?.. Чукчи? Они тоже веселые?

Машина медленно движется по размытой, почти российской дороге. Андрейка снова садится за руль. Асфальт кончился. Они с Барри колотятся друг о друга еще минут сорок. Едут на минимальной скорости.

Поперек дороги стоит олень, неподвижно стоит, как памятник. Барри погудел. Олень неохотно сделал в сторону шаг–другой, вскинув голову, неся свои ветвистые рога, как корону.

Канадский лес живет своей жизнью, не боясь ни машин, ни людей. Барри остановился, кинул оленю кусок хлеба, тот брезгливо обнюхал и начал уплетать.

Пока стояли, к ним примчался, прыгая с куста на куст, глазастый черный енот, на которого были нацеплены кем-то детские вожжи. Закачался на ветке: не достанется ли ему чего-либо?

— Здравствуй, Чарли, — сказал Барри еноту. — И ты перешел на «велфер»? Стыдоба! Домой! Домой!

Чарли прыгнул в открытую перед ним дверь и занялся своей коркой.