Андрей Столяров

С вокзала меня подхватывает черная «ауди». В Москве теплынь, дымка, водитель сидит в рубашке. Он мрачно извещает меня, что как только погода установилась, мэрия начала — уже в сотый раз! — ремонтировать исторический центр. Все разрыто, перемещаться по городу можно лишь на метро или пешком. И действительно, мы движемся со скоростью подыхающего жука. Носом мы упираемся в грязноватый фургон, на задних дверцах которого красно-желтыми буквами начертано «Мирта. Плодовощтранс», слева нас поджимает двухрядный поток — протиснуться сквозь него не смог бы ни один пешеход, а справа, точно севшие на мель корабли, уткнулись друг в друга троллейбусы, покинутые пассажирами.

Время тоже — как будто прикипело к асфальту. Оно не движется, а стоит атмосферной, чуть вздрагивающей пеленой. Секундная стрелка на циферблате еле ползет.

Я нетерпеливо барабаню пальцами по коленям.

— Скоро, скоро уже, — успокаивает меня шофер. — Вот сейчас эти пройдут, и все.

Я немного отодвигаюсь влево и вижу, что вдалеке наш проспект пересекает длинная колонна автобусов. А по бокам ее прерывистой гусеницей ползут темно-зеленые бэтээры.

Так вот почему мы стоим.

— Нелегалов вывозят, — поясняет шофер. — Говорят, их в Москве уже полтора миллиона. По слухам, мобилизовали военные транспортники, набьют их, как кильку в консервы, и привет — лети в родные края… А что? Сколько ж можно? Слышали, наверное, что у нас тут прошлой осенью было? И, кстати, а как там у вас?

— У нас было гораздо спокойней.

— Ну, Питер, конечно, город культурный… А тут шли целыми штурмовыми колоннами, с палками, с заточками, стволы где-то достали… Слышали про стрельбу на Трубной?.. Целая битва была, Таманскую дивизию вызвали, блокировала район… Я сдуру выскочил было на улицу, гляжу — катится, значит, содом на гоморре: витрины бьют, двери в магазины выламывают, подожгли газетный киоск. Ну — я, конечно, назад. Дверь в парадную у нас, к счастью, железная. Прозвонил по всем этажам, собрал мужи­ков, которые в армии отслужили. Два часа потом просидели в подъезде, кто с монтировкой, кто топор взял, кто с молотком… Ничего, отстояли Москву… — Шофер чешет в затылке. — Да, наворотили делов уроды. — И уточняет: — Я этих… арконцев… имею в виду. Переворошили всю жизнь…

— Арконцы давно ушли, — говорю я.

Шофер неопределенно покачивает головой.

— Ну да… Ушли-то они, конечно, ушли, это верно, но, говорят, кое-кого после себя все же оставили…

— Пятую колонну?

— Во-во!.. С виду как человек, а внутри — неизвестно кто. Живут теперь на Земле, ждут своего часа… О, кажется, тронулись…

Шофер берется за руль.

Интересно, что бы с ним было, как бы отреагировал он, если бы знал, что я, по-видимому, как раз из тех, кого арконцы «оставили»? Только я ведь не жду своего часа. В случае апокалипсиса мои шансы вы­жить будут не больше, чем у всех остальных. Не хочется думать об этом, и потому я начинаю прикидывать, чем может встретить ме­ня ДЕКОН? С одной стороны, понятно: завтра, о чем нам на­помнили в новостях, исполнится первая годовщина При­бытия. Да-да, прошел ровно год с того дня, как посадочный модуль ар­концев коснулся песков благословенной Аравии. Уже с утра все телеканалы показывают знаменитые кадры: замер­шая от соб­ственной значимости делегация Генеральной Ассам­б­леи ООН, строй почетного караула в ослепительно белом обмун­ди­ро­вании, серое небо, ряды пыльных пальм, синеватое марево ар­конского защитного поля, а за ним — колеблющийся, будто при­зрак, как в трясину, погружающийся в бархан, быстро темне­ющий силуэт яйцеобразного модуля. И одновременно — хроника нынешнего состояния Центра: черной сажей прочерченные ос­то­вы Павильона и Научного корпуса, полузасыпанные песком ка­зармы, задравший колеса, опрокинутый бронетранспортер. Все, что осталось после того, как международные силы, нанеся предварительно ракетный удар, вытеснили оттуда боевиков «Аль-Хазгар».