Лаврентий Берия командовал не только советской ядерной физикой, но и некоторой частью западной. Одним из его бесценных внештатных сотрудников был Клаус Фукс, благодаря которому важнейшая информация из самых недр американского ядерного проекта попала на стол Курчатову.
Чем объяснить феноменальные успехи советской разведки в 1940-е годы, когда она бесплатно получила огромную научно-техническую информацию? Когда знакомишься с биографиями тогдашних советских агентов, становится ясно, что фактически их завербовали не разведчики-профессионалы, а идеалы и мифы социализма. И содействовал этому прежде всего германский фашизм.
В 1933 году, вскоре после прихода Гитлера к власти, двадцатилетний студент-физик Клаус Фукс под угрозой смерти бежал из Германии в Англию. Он вырос в семье протестантского пастора с социалистическими симпатиями. Отказавшись от религии и вступив в компартию, Клаус сохранил семейную традицию нравственного идеализма и общественного служения. С началом Второй мировой войны антифашист Фукс был тем не менее интернирован в Англии, как немец, и только благодаря своим уже проявившимся научным способностям через полгода пребывания в лагере оказался на свободе. Он начал работать в британском ядерном проекте, а затем присоединился к американскому. Работал в Лос-Аламосе и был посвящен в главные ядерные секреты. По собственной воле он связался с советской разведкой и не раз передавал научно-технические результаты, к достижению которых и сам был причастен69.
В те годы в общей сложности около двухсот американцев снабжали СССР бесценной разведывательной информацией, до сих пор не все имена их раскрыты. 33-летний британский немец Клаус Фукс не знал, что рядом с ним в Лос-Аламосе два молодых американца — порознь — сочли своим долгом сообщить Советскому Союзу об американских работах по ядерной бомбе. Когда один из них вместе со своим неядерным другом в 1944 году предложил свою помощь родине социализма, советская разведка присвоила им кодовые имена «Млад» и «Стар»70. Единственное выражение в живом русском языке, в которое входит архаичное слово «млад», это «стар и млад», то есть все без исключения. Возможно, этот парный псевдоним отражал изумление профессиональных советских разведчиков от обилия добровольцев. В глазах этих добровольцев после разгрома гитлеровской Германии Запад отделился железным занавесом от мира социализма и фашистскую угрозу заменил ядерный монополизм США.
Железный занавес, непрозрачный в обоих направлениях, помогал идее социализма завораживать людей: в СССР из-за незнания западного мира, а на Западе — из-за непонимания советских реалий.
По-разному завороженные физики ударными темпами делали советское ядерное оружие под началом маршала Берии и генералиссимуса Сталина.
ФИЗИКА ВРЕМЕН КОСМОПОЛИТИЗМА
Конец 1940-х годов для российской интеллигенции был временем не столь кровавым, как конец 1930-х, но, пожалуй, еще более удушающе-темным. Легче других было тем, кто профессионально знал, что такое уран и что такое нейтроны.
Причина — развернувшаяся холодная война. Сейчас уже ясно, что противостояние сталинской империи и западных демократий было неизбежно после исчезновения их общего врага — германского фашизма. Слишком уж различны были две общественные системы, чтобы мирно соседствовать. О железном занавесе, опустившемся на Европу, оповестил мир недавний британский премьер Черчилль из маленького американского городка Фултона 5 марта 1946 года. Учитывая грядущее воплощение в Берлинской стене 1961 года, этот занавес точнее было бы назвать железобетонным.
Ядерный щит-и-меч, вмурованный в этот занавес с самого начала, не кажется столь же неизбежным. Что, если бы Черчилль прислушался к совету Нильса Бора, данному во время их встречи 16 мая 1944 года, — проинформировать Сталина о ядерном проекте без технических подробностей?71 И что, если бы Рузвельт, прожив еще несколько месяцев, воздержался бы от ядерной бомбардировки Японии?
Впрочем, советская разведка задолго до визита Бора к Черчиллю узнала об англо-американских ядерных делах — притом со всеми техническими подробностями. Американская ядерная дипломатия оказалась неэффективной в отличие от советской ядерной пропаганды. Об этом свидетельствует, в частности, моральное единодушие советских ядерщиков и их добровольных западных помощников.
Как проходила бы послевоенная политическая игра, если бы США не выложили свои атомные козыри в Хиросиме и Нагасаки? Как бы это отразилось на железном занавесе — был бы он столь же неподъемным? И как бы тогда Сталин укреплял свою власть? На эти вопросы нелегко ответить. А в 1948 году, когда Сахаров начал думать о водородной бомбе, их и задать было трудно. В стране, изолированной от западного мира, пропаганда объясняла, что американский империализм занял место германского фашизма, а на политических карикатурах свастику заменила бомба с буквой «А» на ней.