Андрей Рублев

– Неужли думаешь, что из-за выкупа к тебе пожаловали. Не обеднели, и в твоей помощи нужды нет.

– Успокойся, Аринушка, – попросил боярин, комкая в руке хлебную корку.

– Успокоюсь, батюшка, когда узнаю про брата!

– Слушай, Арина! – Руфина, остановив взгляд на дочери и переведя дыхание, сказала: – Полонили Григория по слову хана. И до той поры татарин его не отпустит домой, покедова ты самолично не объявишься в Сарае.

– Зачем же я-то татарину понадобилась?

Руфина, крестясь, прикрыла глаза:

– Хан решил, что ты должна стать женой его старшего сына.

Ирина вздрогнула. Она вернулась к столу, смотря на родителей, допила из чары мед.

– Во мне, стало быть, выкуп?

– Князь заверил отца, что ежели осмелишься не выполнить пожелание хана, Гришу живым мы больше не увидим. Такова воля хана, Арина, а ее, сама знаешь, как переломленную палку о колено, в сторону не откинешь. Хан хочет твою жизнь за Гришину получить.

– Все уразумела, матушка!

– Ответ какой дашь?

– Услышите, ежели от злобы не задохнусь. А теперь не обессудьте, душно мне в трапезной.

Взглянув на образа, озаренные светом лампад, Ирина подняла руку для креста, но, так и не перекрестившись, ушла из трапезной…

4

Весенняя ночь душиста и безветренна.

Светит полная луна, ее отражением озеро расколото серебристой трещиной.

Третью ночь, одолеваемая раздумиями, не спит Ирина, измеряет горницу шагами до усталости, молится, путая слова молитв. Встав с колен, вновь начинает ходить, но не может даже в усталости найти покой для разума, утеряв его после услышанного от матери. Ирина знает, хан упрям и жесток – от задуманного не откажется, но знает и про то, что сама тоже не отступится от женской гордости, не поедет в Орду и не станет женой татарина. Мысли о том, как вызволить себя и брата из беды, не дают опомниться, но среди них нет ни единой, подающей надежду на избавление от татарского замысла.

Скованная негаданной бедой, боярыня все дни после приезда родителей не виделась с Андреем. Она боялась встретиться с ним и напугать своей встревоженностью. Видела любимого издали и никак не могла решиться сказать отцу с матерью, что любит его, что задумала стать ему женой. Она ненавидела себя за нерешительность. Никогда ни перед чем не терялась, а теперь, когда должна собой заплатить за спасение брата, растерялась. Понимала, что не откажется от любви к Андрею, даже если из-за этого кончится жизнь брата. Понимала, как сильна ее любовь к Андрею, что приросла к нему мыслями, душой и сердцем.

Она никак не могла решить, как сказать Андрею о повелении хана, как заставить его понять глубину ее горя. Думала, может, надо сказать ему обо всем и услышать голос его чистого светлого разума, еще не задымленного копотью сожженных жизненных костров. Сознавала, что заставляет Андрея теряться в догадках из-за изменившегося обхождения с ним. Была боярыня уверена, что Андрей догадывается, что она вынуждена поступать так при родителях, но все равно у него от этого неспокойно на душе.

Душным кажется боярыне тепло опочивальни. Решила выйти на холодок майской ночи. Открыла дверь, вышла на гульбище, вслушивалась в голоса ночи. Привычно для нее весеннее конское ржание, но непривычно громким кажется пение соловьев. Мелькнула мысль, что у всего живого весенняя радость, а она путается в тенетах горя.

Увидела Андрея, идущего в хоромы, от радости чуть не окликнула его, но тотчас вернулась в опочивальню, а из нее подалась в сени, прислушиваясь к шагам Андрея. Слышала, как певуче скрипнула дверь его горницы. Задохнувшись от сердцебиения, боярыня сбежала по лестнице и рывком отворила дверь к Андрею.

В горнице от лунного света мглистость. Андрей, увидев боярыню, сказал тихо и ласково:

– Аринушка! Глазам поверить боюсь. Уж ты ли это?

– Родимый мой!

Боярыня обняла Андрея, прижалась к нему, уткнувшись лицом в грудь.

– Истомилась без тебя.

– Аринушка, что с тобой?

Андрей целовал глаза боярыни, влажные от слез. Встревоженный ее состоянием, спрашивал:

– Не скрытничай, Аринушка, Богом прошу, не скрытничай. Я в роще бродил. Тревожно мне от твоей тревожности. Чую, что неладность у тебя завелась.

– А я от нее твоими словами заслонюсь. Ты не молчи. Нужен мне твой голос, от него мне тепло. Студено у меня душе после наезда матушки с батюшкой.

– Поди, из-за меня студеность?

– Что ты родимый! Ты – моя радость! Аль не слышишь, как соловьи заливаются. Может, для нас. Говори, не скупясь на ласковые слова для Аринушки…

Боярыня ушла из горницы Андрея, когда на небе смешивались нежные краски раннего утра.

Все еще пели соловьи, но их пение приглушали горланящие петухи, пробуждая людскую жизнь.