Андрей Рублев

Когда Андрей с тремя старцами в потоке богомольцев вошли в ворота монастыря, обедня в храме подходила к концу. Плотная толпа, порабощенная молитвенным экстазом, окружала храм с трех сторон. Женщины бледны и заплаканны, они, крестясь, падают на колени и подолгу не поднимают головы от земли. Встав с колен, со вздохами облегчения шепчут молитвы, осеняя себя крестами, и снова падают на колени. Выделяются в толпе осанистые кметы и гридни и не попавшие в храм молящиеся на воле бояре, в богатых одеждах и с холеными бородами. Рядом с Андреем стоит могучий седой старик. Щеки его в шрамах от укусов вражьих сабель. Мнится Андрею, будто видел он его прежде, то ли на Куликовом поле, то ли в храме, когда Сергий благословил князя Дмитрия на победу. Только был тогда этот могучий пахарь-воин без черной повязки на глазах. А теперь рука его покоится на русоволосой голове синеглазого отрока, коему уготовано быть поводырем слепого героя. Вид слепца опять заставил погрузиться Андрея в раздумья, вспомнить Куликово поле, щедро оставившее на людях следы великой битвы Руси за стремление жить без угнетения кочевниками, и будто въяве представилось увиденное там жуткое шествие смерти.

Служба закончилась, но толпа вокруг храма оставалась неподвижной. Люди не отводят глаз от паперти, ожидая появления игумена Сергия. Он вышел в тот момент, когда ожидавшие уже теряли надежду принять от него благословение. Андрей в нервном ознобе смотрел на игумена и был поражен, что внешне был тот таким же, каким он видел его четырнадцать лет назад.

Сергий шел, окруженный чернецами, и благословлял толпу, медленно приближаясь к Андрею. Поравнявшись с ним, Сергий начертил в воздухе крест и прошел дальше, но внезапно остановился и, резко обернувшись, всматриваясь в Андрея, спросил:

– Пришел?

Ошеломленный Андрей опустился на колени. Сергий погладил его голову и сказал чернобородому с сединой монаху:

– Гляди, Даниил! Пришел он. Говорил тебе про него. Прохор из Городца показал мне писанную им икону, а я благословил его на послух к отцу Паисию.

– Благослови, святитель, быть в обители, – прошептал Андрей.

– Обо всем поговори с Даниилом. Приютит тебя возле себя. Не позабудь, Даниил, сказать Прохору о приходе Андрея. Накорми его досыта с дороги. Шел он к нам долго да и издалека.

Сергий перекрестил Андрея и пошел дальше, окруженный чернецами и богомольцами…

Глава десятая

1

Синие ночи с мерцанием звездных россыпей. Рассветы с дыханием зимней студи. Как песок хрустящие утренники. Солнечные, ветреные дни с вдохновенным пением скворцов. Такова вторая весна Андрея Рублева в Троицком монастыре, весна 1392 года…

2

Монастырь под весенней луной. Полосы лунного света в темноте пустого храма стелют по полу три узеньких пушистых от пыли половика.

Шорохи в тишине. Полевые мыши скребутся под полом. Потрескивают бревна, оттаивая от зимней мерзлости.

Перед киотом с образом Христа, окованным серебряным окладом, огонек в лампаде желтит бликами металл и слегка высветляет лик Спасителя. Шевелится временами огонек, а от этого лик то светлеет, то совсем теряется в черноте.

Царские врата в алтарь распахнуты. Через большое окно лунный свет заливает алтарь голубизной, на престоле блестит серебряная дарохранительница.

Перед престолом на коленях стоит игумен Сергий, припав в земном поклоне лбом к полу. Вот он выпрямился, и посветлело его бледное от лунного света лицо. Покойное, умиротворенное раздумиями старческое лицо.

По весне частыми стали ночные молитвы Сергия в храме. Изнурявшие зимние недуги нежданно покинули тело, перестали тоскливо похрустывать колени и смолк комариный писк в ушах, однако на смену недугам телесным пришли тягостные мысли о болях души. Появилось необоримое желание вспоминать, вспоминать и вспоминать обо всем, что кануло в Лету.

Теперь игумену его жизнь кажется долгой. Не раз ему приходилось сворачивать в сторону с избранного пути. Некогда он, холодея от малодушия, временно уступал желаниям людей, у которых была власть и сила мешать ему внедрять в жизнь задуманную им житейскую правду. Все изменилось, когда он обрел наконец цель своей жизни – освобождения Руси от порабощения. Эта цель превращала его, смиренного монаха, в воина, способного убедительным словом воодушевлять всех, кто шел на врагов с мечом в руке.

И все-таки некоторые из душевных ран саднили до сей поры.

Первую, и самую тяжелую, нанес брат Стефан, старший любимый брат, с которым была задумана и основана на Маковце обитель. В ту светлую пору смелая молодость звала трудиться. Вырубая лес и сооружая тын вокруг первых келий и убогого храма, умилялись до слез каждой новой келье, от сознания, что люди верили в замысел обители, в которой уставшие от страдания смогут находить утешение.