Андрей Рублев

– Нет, дети мои, рано их куда-то посылать, пущай у Исакия поучатся. Не приняли они еще иноческого пострига, верою души их не укрепились. Андрейке Рублеву токмо пятнадцать годков минуло, вельми долго страдал он об убиенных сродниках в Москве, кисти в руки не брал.

– Да и другой, Данилкой звать, хоть года на два и постарше, тоже отрок еще, – заметил Епифаний.

– А Божий дар дан им обоим, самобытный дар, особливо Андрею. Ни с Гойтаном, коий собор Успения Пресвятая Богородицы расписывал, ни с нашими русскими Захарием и другими, что в храме Иоанна Лествичника иконы рисовали, сей дар несхожий. Может, токмо… – игумен прищурился, стараясь припомнить. – Да, малость схожи его ученические творения с образами, сотворенными Алимпием киевским. Я зрел их в церкви Святого Кирилла в Киеве, куда ходил на богомолье много годов тому.

– Да, святый отче, богата русская земля людьми с Божьим даром! А ты, как добрая наседка малых цыплят, учеников своих пестуешь. С терпеньем великим трудишься, преподобный, над каждым иноком в своей обители. И как следствие посему никто из них не теряет души своей, лика своего, разума своего! – искренне произнес Стефан.

– Будет тебе, сын мой! – неодобрительно молвил преподобный. – Пора и на отдых, дети мои.

Едва рассвело, пермский епископ и сопровождавшие его священники собрались в дальний путь. Отец Сергий и Епифаний провожали их до самой окраины Радонежа. Дождь перестал, но по небу, низко клубясь, неслись тяжелые серые тучи. Преподобный, держа полусогнутую руку над седой головой, не мигая, смотрел на возок, который все удалялся и удалялся. Епископ Стефан тоже долго не опускал в прощальном приветствии руку. Он стоял, выпрямившись на козлах и не отрывал взгляда от фигур отца Сергия и своего друга, как бы чувствуя, что больше не увидит преподобного. Осеннее небо ненадолго прояснилось, светлый солнечный луч осветил уходящую вдаль дорогу и вековые деревья, за которыми скрылся епископский возок.

Глава 5

– Выбирайте доски, иноки, как я поучал! – наказал старшой дружины иконописцев Исакий.

Худющий, с костлявым лицом и впалыми щеками, с красноватыми пятнами на скулах, он был еще далеко не стар. Темно-русые волосы и бородку едва тронула седина, но его съедала чахотка. Исакий был одним из любимых учеников отца Сергия, наделенный многими добродетелями – терпением, кротостью, трудолюбием, присущими самому преподобному. Монастырская братия почитала его, не говоря уже об учениках-иконописцах, большинство которых за доброту и заботы относились к старцу с приязнью и даже любовью.

Исакий расхаживал между рядами столов, расставленных в мастерской, давал советы молодым, а порой и сам показывал, что и как надо делать. Даже подготовка к изготовлению икон требовала большой тщательности и умельства. Все начиналось с выбора досок. Вытесанные из липы, они лежали ровными рядами на холсте, которым был застелен бревенчатый пол.

Андрейка, Данилка и другие ученики выбирали ровные, гладкие, без единого сучка доски. Еще в Москве, в Чудовом монастыре, Андрейка кое-чему научился у монахов-иконописцев, да и Данилка перенял малость умельства у старшего брата, Симеона, поэтому они легче справлялись со сложным делом. Точными ударами тесла выбирали пазы для скрепления нескольких досок воедино. Им даже доверяли выдалбливать углубление, ковчег, на лицевой стороне будущих икон. Другим ученикам это не всегда удавалось, и ковчеги делали старцы Мисаил и Антоний. Работа предстояла большая и важная – сотворить новый иконостас для недавно отстроенной церкви Владычного монастыря в Серпухове, разрушенной во время нашествия Тохтамыша.

В пристройке под мастерскую, которую недавно поставили монастырские трудники и монахи рядом с трапезной, пахло свежесрубленной сосной, рыбьим клеем, мокрым мелом. Весна, не в пример прошлому году, выдалась ранняя, в апреле месяце было тепло, порой жарко. Через оконца, с которых сняли бычьи пузыри, в мастерскую вливался пряный весенний воздух, студивший влажные от жары и усердия лица иноков. Из леса, подступавшего вплотную к обители, доносилось пение птиц, гудение шмелей и пчел. Иногда в помещение врывались со зловещим жужжанием уже появившиеся слепни и оводы, норовя усесться на потных людей, и тогда ученики, побросав работу, изгоняли или убивали их припасенными ветками.

Но вот на звоннице послышались гулкие удары небольшого колокола, недавно подаренного великим князем Дмитрием Ивановичем Троицкой обители, монахов звали к вечерне. Исакий еще раз прошел вдоль столов, щуря близорукие глаза, оглядел лежавшие ковчегами кверху заготовки икон.

– Доброе начало, складно изготовили, – удовлетворенно молвил старец. – Завтра, даст Бог, продолжим. – И, подойдя к столу, за которым трудились Андрейка и Данилка, потрепал их за волосы, стянутые кожаным ремешком:

– Молодцы вы, отроки!

Данилка горделиво вскинул черную лохматую голову, победно посмотрел на других иноков, но тут же смиренно опустил глаза. A у Андрейки от похвалы заиграл румянец на поросших светлым пушком щеках.

– А когда левкасить станем, отче Исакий? – спросил кто-то из учеников.