Андрей Курбский

Данное обстоятельство очень важно для оценки реальной роли Сильвестра при дворе. Фигуре всесильного временщика плохо соответствует то, что по требованию какого-то дьяка собирается собор, на котором звучат страшные обвинения в адрес человека, который, если верить Грозному, вертит царем будто марионеткой! При этом сам обвинитель, Висковатый, потерпевший на соборе сокрушительное поражение, очень легко отделался: никакого влияния на его служебную карьеру проигрыш процесса не оказал. Если бы Сильвестр в действительности «правил Русскую землю», то такая развязка истории выглядела бы ненормальной. В 1554 – 1560 годах И. М. Висковатый и соратник Сильвестра – А. Ф. Адашев вместе проводили многие важные дипломатические переговоры. Сближение этих людей, в свете собора 1553/54 года, если бы Адашев и Сильвестр были бы «заодин», совершенно необъяснимо.

В конце 1550-х годов Сильвестр удалился в Кирилло-Белозерский монастырь. Ему было тогда не менее 65 – 70 лет. Здесь он и умер между 1568 и 1573 годами.

Сильвестру приписывается составление целого ряда поучительных посланий, а также составление или редактирование в 1546 – 1552 годах знаменитого «Домостроя» – этого устава домашней жизни [161]. В свете этого обвинения Ивана Грозного, возможно, не были столь беспочвенны – судя по этим текстам, Сильвестр был склонен к чтению нотаций и занудной мелочной регламентации частной жизни. При благоприятных обстоятельствах священник придворной церкви имел возможность попытаться «повоспитывать» царя – если, конечно, царь был готов его слушать... Болезненно самолюбивый человек, которым, несомненно, был Иван Грозный, мог не просто усмотреть в таких нотациях бестактность и несоблюдение субординации, но сделать далекоидущие выводы о стремлении «злобесного попа» подчинить волю государя и от его имени править страной, держа царя «за младенца».

Если нет никаких следов государственной деятельности Сильвестра, кроме облыжных обвинений со стороны Грозного и последующего панегирика Курбского (о нем речь пойдет ниже), то с окольничим Алексеем Федоровичем Адашевым ситуация несколько сложнее. В чине стряпчего он впервые появляется на страницах источников в начале 1547 года. В разряде свадьбы Ивана IV он назван в числе лиц, мывшихся с Грозным в бане и стеливших новобрачным Ивану и Анастасии постель. В 1550 году он краткое время занимал должность государственного казначея, но его карьера на этом поприще не задалась. Свое возвышение Адашев начал с «Казанского взятия» 1551 – 1552 годов. В ходе данной кампании он продемонстрировал незаурядные дипломатические способности. Именно Адашев от имени русской стороны 6 августа 1551 года передал Шигалею условия, на которых тот получал казанский престол. Он же вел дальнейшие переговоры с марионеточным ханом и в феврале 1552 года предъявил ультиматум о сдаче Казани на милость Ивану IV. Ему пришлось и повоевать: именно Адашев руководил подготовкой знаменитого подкопа под стены крепости в сентябре 1552 года.

В 1553 году Адашев вошел в состав Боярской думы во втором по значению думном чине окольничего и оставался им до своей смерти. Таким образом, он не смог повторить карьеры отца (тот был боярином). Однако Адашев, по-видимому, действительно играл очень весомую роль в политической жизни, далеко выходящую за рамки его невысокого статуса в Боярской думе. В деловой документации 1550-х годов фигурируют три человека, которые формально не занимали высоких руководящих постов, но от имени которых издавались различные государственные жалованные грамоты (иногда при этом можно встретить формулировку, что они «приказывали царевым словом»). Это А. Ф. Адашев, Л. А. Салтыков и Ф. И. Умной-Колычев [162]. Этот феномен уникален и позволяет согласиться с тем, что Адашев действительно обладал исключительными полномочиями, которые он мог получить только непосредственно от царя.

В 1550-е годы Адашев вместе с дьяком И. М. Висковатым участвовал практически во всех дипломатических переговорах с Астраханью, Великим княжеством Литовским, Ливонией, Швецией. На этом он, собственно говоря, и погорел. В 1558 году по желанию царя Россия ввязалась в Ливонскую войну. Будучи весьма неглупым человеком, хорошо искушенным во внешней политике, Адашев сразу понял, чем грозит России война на два фронта: ливонский и крымский. К тому же Ливонская война стремительно превращалась из локального конфликта с ничтожным Ливонским орденом в столкновение с коалицией европейских держав.