Андрей Курбский

В качестве альтернативной версии причин раздора К. Ю. Ерусалимский называет «обостренное недовольство соседями», развившуюся «на имущественной почве» чуть ли не паранойю Курбского, вызванную постоянными стычками и судебными разбирательствами. Когда еще и с женой начались проблемы дележа собственности, нервы у князя не выдержали, он сорвался, и началась эскалация конфликта. Версии об отвращении Курбского к колдовским занятиям Марии или о садизме и женоненавистничестве «москаля» К. Ю. Ерусалимский считает маловероятными [198].

Данные гипотезы, объясняющие причины распада брака Курбского и Гольшанской, действительно выглядят намного убедительнее, чем все предлагавшиеся ранее. Хотя далеко не все элементы реконструкции, предложенной ученым, находят свое документальное подтверждение. Наиболее сомнительным выглядит тезис о наследнике – нигде и никогда Курбский не упрекал Гольшанскую в бесплодии.

В этом плане вызывают интерес для изучения мировоззрения Курбского попытки К. Ю. Ерусалимского проанализировать тендерные аспекты мировоззрения князя на основе его сочинений. Ученый пришел к выводу об определенном женоненавистничестве беглого боярина: «Женщины, по Курбскому, – объект и источник мужской слабости, плотского удовольствия и греха».

С этим тезисом ученого трудно согласиться. Заметим, что якобы имевшая место трактовка Курбским связи с женщиной как греха не помешала князю в своей жизни заключить три брака, причем ни один фактически не был расторгнут: свою русскую жену Курбский при бегстве бросил на произвол судьбы, и ее биография неизвестна (слова Курбского, что она умерла в заточении от «тоски», могут быть риторическим оборотом); брак с Гольшанской так и не был расторгнут полностью в юридическом плане (во всяком случае, у Марии были все возможности оспорить законность решения о разводе), а Александра Семашка пережила своего мужа. Судя по высказыванию Грозного («Ты для чего взял силой стрелецкую жену?»), сексуальная жизнь князя-женоненавистника не ограничивалась законными браками. Насколько высказывания Курбского отражали его личную позицию, а насколько были данью средневековой морали (в принципе воспринимающей женщину как «сосуд греховный»), трансляцией общепринятых штампов – еще предстоит уточнить.

Так или иначе, первые сведения о неблагополучии в доме Курбских относятся к августу 1577 года. 9 августа в имение Миляновичи приехали возный Луцкого повета Григорий Вербский и возный Владимирского повета Оранский Тихонович. Они должны были проверить донос Андрея Монтолта, будто бы князь Курбский избил свою жену, посадил ее в заточение, и неизвестно, выжила ли она после этих надругательств.

Незваных гостей в имение не пустили. К Курбскому разрешили пройти только Вербскому. Он застал князя в постели, больным. Мария смирно сидела рядом. Она подтвердила факт своей свободы и добровольного нахождения в доме князя, но была немногословна. Князь приказал ей ответить представителю властей, и она только и сказала: «Что мне и говорить, милостивый князь, когда и сам возный видит, что и я сижу». Курбский обвинил в попытках «извести» Марию ее сыновей, которые ждут не дождутся наследства. Супруга эти слова не подтвердила, но и не опровергла. После чего возные уехали, сделав вывод, что жалоба Андрея Монтолта не подтвердилась [199].

Однако, видимо, согласие между супругами было лишь внешним, демонстрируемым для некстати нагрянувших представителей власти. Можно предположить, что между Андреем Монтолтом и Марией существовали какие-то договоренности, направленные против Курбского. 25 августа Курбский подал в Луцкий уряд жалобу об обнаружении похищения важных документов на имения. По словам князя, бумаги выкрала Мария и передала своим сыновьям. Ее сын якобы с ватагой вооруженных разбойников разъезжал вокруг владений Курбского в надежде встретить его в чистом поле и убить.

Кроме того, князь при домашнем обыске нашел в сундуке Гольшанской «мешочек с песком, волосьем и другими чарами», полученный от колдуньи. То, что он стал объектом ворожбы, особенно огорчило и ужаснуло Курбского. Напрасно Мария оправдывалась, что она хотела колдовством добиться любви охладевшего и обозленного князя, спасти их брак...

12 сентября 1577 года Андрей Монтолт напал на Скулинскую землю, разгромил сторожку и сжег 660 досок, припасенных для изготовления бочек. Кроме того, пан Монтолт украл 60 топоров, десять пил и два кухонных котла [200]. Курбский не замедлил пожаловаться властям о разбое: подобные инциденты были ему только на руку. По приказу князя были предъявлены свидетельства злодейства: обгоревшие концы бочечных досок, синяки на шеях сторожей.