Андрей Курбский

Между тем на протяжении трех-четырех лет царица должна была испытывать страшные страдания, еще более ужасные от того, что несчастная женщина не понимала, что с ней происходит. Она страдала головными болями, быстро уставала, испытывала частые перепады настроения – от беспричинного веселья до внезапных слез и меланхолии. Резкие звуки, запахи, яркий свет страшно раздражали Анастасию. Она все чаще забывала самые простые вещи. По ночам она мучительно ворочалась, не в силах заснуть. Нервная система постепенно разрушалась, царица жила с постоянным чувством страха, страдала робостью, застенчивостью, все больше боялась окружающих. Из-за этого она «уходила в себя», часами прислушивалась к своему самочувствию, стала мнительной, подозрительной. У нее постоянно тряслись пальцы рук, болел живот, был изъязвлен рот. В последней фазе заболевания царицу мучили галлюцинации, припадки, похожие на эпилептические, внезапные крайне болезненные судороги. От этих мучений Анастасия отупела, лишилась всех эмоций и ждала избавительницу-смерть. Поскольку такое состояние длилось долго, можно представить, что пережил любящий ее супруг – Иван Грозный. Так действительно можно сойти с ума...

Перед нами еще одна тайна двора Ивана Грозного, которая вряд ли будет когда-либо раскрыта. Думается, что бесперспективно искать ответ на нее, пытаясь угадать, кому было выгодно отравить Анастасию. На сегодняшнем уровне наших знаний мы не можем дать однозначного ответа, была ее смерть естественной или насильственной и кто в ней виновен. Как верно заметила археолог Т. Д. Панова, изучавшая останки первой русской царицы, «смерть Анастасии Романовой стала причиной опал и казней придворных, но был ли тогда наказан истинный виновник ее гибели – этого мы уже никогда не узнаем».

«Ампутируй гангрену своей души и воспрянь от летаргического сна»: Курбский ставит точку в споре

После прихода к власти в Речи Посполитой в 1575 году Стефана Батория в Ливонской войне постепенно происходил перелом. 1576 – 1578 годы король потратил на улаживание конфликтов внутри страны, реформирование армии и системы ее комплектования и финансирования, дипломатические усилия по укреплению международного положения. Он даже отдал Ивану Грозному в 1577 году на растерзание Ливонию. Благодаря политике Стефана к 1579 году Речь Посполитая серьезно окрепла и перешла в наступление. Оно оказалось успешным. Армия Батория громила русских. Правда, происходило это в основном благодаря не польским гусарам и литовской шляхетской коннице, а европейским наемникам, которых Стефан в большом количестве призвал под свои знамена – преимущественно венграм и германцам, а также итальянцам, французам, даже шотландским стрелкам.

Поляки и литовцы были для воинов Ивана Грозного врагом знакомым, которого не раз бивали. А вот европейские профессиональные военные, наемники, продавшие свои шпаги Стефану Баторию, оказались противником новым и сильным. Европейцы, переживавшие так называемую «военную революцию», пришли в Россию носителями принципиально новой, прогрессивной военной тактики. Армия Ивана Грозного по сравнению с ними была отсталой, феодальной. Русские воины смогли их остановить только на третьем году войны под стенами Пскова в 1581 году. Боевые действия 1579 – 1580 годов происходили при полном преимуществе армии Батория. Пали Полоцк, Сокол, Озерище, Велиж, Великие Луки, враг осадил псковские пригороды и в конце концов дошел до самого Пскова.

Курбский, как уже говорилось, воевал под Полоцком в 1579 году, участвовал во взятии этой крепости и боях под соседним Соколом. Прямо там, в лагере, он написал новое письмо царю, которое, казалось бы, должно было поставить точку в затянувшемся споре. В эти же годы князь обдумывал замысел большого антигрозненского сочинения – «История о великом князе Московском». Оно было закончено в начале 1580-х годов. Идеи, изложенные в Третьем послании Курбского и «Истории...», сходны, поэтому можно объединить эти сочинения.

К этому времени Курбский сильно изменился. Во-первых, он успел основательно подзабыть свою былую родину. Жизнь князя в Литве была слишком бурной и разнообразной, полной новых впечатлений. На этом фоне воспоминания о прошлом, к тому же далеко не всегда приятные, тускнели и либо исчезали вовсе, либо заменялись личными мифами, в которые сам эмигрант искренне верил.