Андрей Боголюбский

Воевода Борис Жидиславич сидел в грязной избе в красном углу на лавке. Сквозь отволочённое окно проникал скудный свет. Горела свеча. Народу было немного. Все готовились к штурму и были кто в обозе кто у своих дружин.

Яким вошёл и тоже присел на лавку. Борис Жидиславич подвинул ему горшок с кашей:

- Ешь, боярин! Перед битвой всегда нужно поесть. Не ведаем, когда возьмём в рот кусок.

Яким съел немного, отодвинул горшок. Еда не шла.

- Князь повелел выслать сторожей на дорогу к Василеву. Знаешь?

- Знаю.

- Думаю, что много людей посылать не надобно. Кто сейчас полезет в осаждённый город…

Борис Жидиславич посмотрел на спутанную Якимову бороду, на лоснящийся нос.

- Верно говоришь, боярин: кто поскачет из Василева! А вот в Василев из Киева могут.

- Кому скакать-то?

- Ну, ежели кто не верит в Мстиславову победу, тот из Киева рад будет утечь.

- Не побегут, испугаются! Знают, что кругом в осаде.

Прокопий со своим отрядом возвратился к городу.

Было безветренно. Над Киевом в нескольких местах к синему мартовскому небу поднимались густые столбы дыма. Высокие земляные валы с крепкими стенами не спасли киевлян от владимирских полчищ. Победители шли по опустевшим улицам и площадям, заходили в избы и терема, тащили всё, что можно было тащить, рубили и кололи всё, что попадалось под горячую руку. Особенно старались слуги нарочитых людей - бояр, но за ними не отставали и дворяне.

Алексей видел, как высокая простоволосая женщина рвалась к стоявшим тут же детям, а боярский холоп скручивал ей позади руки вожжами.

Сидевший на коне боярин кричал холопу:

- Ожги её плетью, а ребятишек загони в дом!.. Ожги плетью…

Алексей посмотрел на Прокопия. Тот сидел молча. В это время на площади с группой пешцев появился знакомый владимирский щитник. Увидев ревущих ребятишек, он бросился к холопу:

- Да не зябнет у тебя, ирод, сердце? На кого ты оставляешь сирот?

Холоп хотел что-то сказать, но его уже окружили возбуждённые пешцы:

- Развязывай! Не за тем шли мы сюда. Совести в тебе нет! Волк ты, а не человек!

- Эх, братцы, хотя и жаль кулака, да надо бить дурака! Дайкось я его стукну.

Испуганный слуга озирался по сторонам, высматривая своего господина, но боярин словно растаял в мартовском тумане. Дрожащими от страха руками он начал распутывать туго затянутый узел, но его ударили по шее и отбросили в сторону. Ремни щитник перерезал засапожным ножом:

- Иди, бабонька, да берегись лиходеев!.. И своих, киевских, и наших…

В другом месте видели, как чьи-то слуги вытаскивали из клети окованные железными полосами большие, тяжёлые сундуки и грузили их на сани.

- Ребята, чьи вы люди?

- Воеводы Бориса Жидиславича.

На большой городской площади, прозванной Бабьим Торжком, у стен Десятинной церкви, нашли князя Мстислава Андреевича. Мечник спрыгнул с коня:

- Дозволь, княже, молвить!

- Говори…

Прокопий рассказал, как по дороге к Василеву прорвался в малой дружине неизвестный муж.

- Одного мы срубили, княже, других не догнали. Кони у них добрые, ушли.

Мстислав слушал внимательно. Обветренное его лицо было спокойно, тёмные глаза, воспалённые бессонными ночами, смотрели сурово.

- По дороге на Василев, мечник, утёк князь Мстислав Изяславич.

Прокопий побледнел:

- Казни, княже, нерадивого слугу. Не удержали, упустили.

- Сколько было с тобой воинов? - спросил Мстислав Андреевич.

- Я седьмой, княже.

- А у Мстислава Изяславича?

- Два десятка.

- Борис Жидиславич, - обратился князь к воеводе, - почто послал на путь к Василеву так мало людей? Ведь донесли же, что князь поедет по этой дороге.

У Бориса Жидиславича затряслись руки. С испугом смотрел он то на князя, то на Прокопия.

- Прости, княже, не ведал! Боярин Яким Кучкович отсоветовал послать сторожей на дорогу к Василеву.

Не слушая воеводу, Мстислав Андреевич пришпорил коня и поехал дальше. За ним тронулись остальные.

9

Словно на разворошённом муравейнике, перед собором Святой Софии суетились люди. Какой-то воин тащил, прижав к груди, визжавшего поросёнка. Группа пешцев, обнявшись, стояла вокруг костра и распевала воинскую песню. На снегу темнели кучи конского навоза, клочки сена, ветер перегонял пух, выпущенный из чьей-то боярской или купеческой перины.

Над людской сутолокой, подставляя свои стены влажному мартовскому ветру, громоздился розовато-белый собор. Алексей стоял перед ним, сняв шапку. Сбылась его мечта - он в Киеве. Сколько слышал он о киевской Софии от деда Кузьмы, от Прокопия, от других… Никогда ещё он не видел ничего подобного. Кругом пели и ругались люди, раздавалось конское ржание, визжал поросёнок, которого собирался колоть ратник… Алексей всего этого не слышал. Величественные стены, выложенные из широких рядов красного кирпича и камня, казалось, стояли здесь вечно. Какая громада!.. Не верилось, что она сделана руками таких же людей, как те, которые плясали здесь вокруг дымных костров, задавали коням корм; стоя на коленях на разостланном кафтане, играли в зернь.