Андрей Белый. Между мифом и судьбой

Следующая вспышка дневниковой активности Белого относится к рубежу веков и опять-таки оказывается связана с литературно-художественными интересами начинающего писателя, с его «самоопределением себя, как „символиста“», и, что важно, с началом творческой деятельности. В «Материале к биографии» Белый называет свой дневник «идейно-литературным» и датирует обращение к нему мартом — апрелем 1899-го: «<…> я предпринимаю длиннейшее критическое исследование о драмах Генрика Ибсена и начинаю вести свой идейно-литературный дневник (все — пропало)» (МБ. С. 51).

В «Ракурсе к дневнику» уточнено, что этот дневниковый период начинается чуть раньше, с самого начала года. Так, в записи за январь 1899‐го отмечено: «Много читаю: Рэскин, Белинский, Ибсен, „Поэтика“ Аристотеля. Подробнейше изучаю вышедшую книгу Бальмонта „Тишина“. Веду „Дневник“ (пропавший) <…>». В записи за февраль («<…> пишу себе рецензии на художественные выставки и концерты; <…> волнуюсь „Художеств<енным> Театром“») и за март («Продолжаю работать над „Дневником“ и над своею статьей об Ибсене, разрастающейся весьма монументально») (РД. С. 329) — аналогичная картина литературно-художественных увлечений, отражающихся пока не в публикациях, а в записях «для себя», то есть в дневнике.

Этот период, если верить «Ракурсу к дневнику», длится (возможно, с перерывами) до начала 1902-го: «Февраль. <…> Веду дневник» (РД. С. 342). О том же свидетельствует относящийся к той же эпохе рубежа веков следующий пассаж в работе «Почему я стал символистом…»: «Я пишу стихи, ультра-декадентские отрывки в прозе, громадный критический дневник (все — потеряно) <…>»[1515].

Однако вопреки уверениям Белого, что «все — потеряно», «все — пропало», пропало и потерялось отнюдь не все. Самые первые дневниковые записи 1896 года, по-видимому, действительно исчезли бесследно, но сохранилось две тетради заметок за апрель — май 1899‐го и три тетради за апрель — ноябрь 1901-го. Эти весьма объемные тетради (в некоторых более 140 листов)[1516] представляют собой скорее творческие записные книжки («громадный критический дневник») и, согласно справедливому определению А. В. Лаврова, осуществившего их частичную публикацию[1517], «могут быть названы дневниками лишь условно»:

В них совершенно не отражены конкретные биографические реалии, почти отсутствуют и непосредственные признания о событиях личной жизни. Не являясь дневником в обычном понимании, эти записи характеризуют исключительно становление миросозерцания Андрея Белого, вводят в мир его идейных и творческих интересов, демонстрируют симпатии и антипатии начинающего писателя в различных сферах духовной жизни — литературе, музыке, живописи, философии[1518].

2. «ИНТИМНЕЙШИЕ „ДНЕВНИКИ“ ЭСОТЕРИЧЕСКИХ УЗНАНИЙ». 1912–1913

Трудно сказать, вел ли Белый дневники в 1900‐е и в начале 1910‐х. Возможно, какие-то записи и были[1519]. Но совершенно определенные указания на обращение к дневниковому жанру появляются только в текстах, отсылающих уже к эпохе увлечения антропософией и жизни в Дорнахе. Снова напомним, что с 1912 года Белый начал посещать лекции Штейнера, получать от него задания, помогающие развитию сверхчувственных способностей, активно заниматься медитациями, а в 1913 году его успехи на этом поприще были вознаграждены принятием в «Esoterische Stunde», эзотерическую школу. Белый пояснял, что это были «собрания для учеников, применяющих методы к себе духовной науки; здесь все указания д-ра специальны, техничны; в „E. S.“ допущены были не все члены А<нтропософского> О<бщества>)» (МБ. С. 136–137).