Андрей Белый. Между мифом и судьбой

— Ну, как вчера Белый? — Ничего. Как будто немножко лучше. Или: — А Белый нынче был совсем хорош. Как о трудно-больном. Безнадежно-больном. С тем пусть крохотным, пусть готовым, но непременным оттенком превосходства: здоровья над болезнью, здравого смысла над безумием, нормы — хотя бы над самым прекрасным казусом[1084].

Из-за «полного неведения элементарных фактов жизни»[1085] упавший с небес Ангел регулярно попадает в нелепые ситуации и ведет себя, с точки зрения обывателя, возмутительно, демонстрируя всем, что «мистер Ангел не джентльмен»[1086]:

Когда вдруг какая-то личность становится сразу вегетарианцем и расстраивает вам кухню, и когда у нее нет собственного багажа, и она занимает сорочки и носки у хозяина, и ест горошек ножом (сама видела это собственными глазами), и шепчется по углам с горничной, и складывает салфетку после обеда, и ест рубленое мясо пальцами, и играет на скрипке среди ночи, и не дает порядочным людям спать, и таращит глаза, и скалит зубы на старших, и ведет себя вообще неприлично, то трудно не сомневаться и не думать, сэр[1087].

Ср. подозрения цветаевской тетки: «видно, уж такого насочинил, что подписать стыдно» — или описанный Цветаевой непристойный скандал на вечере памяти Блока.

Так как Ангел решительно не вписывается в нормы жизни английского общества («Он был очаровательно наивен и ни малейшего понятия не имел о самых элементарных основах цивилизации»[1088]), обществу оказывается проще всего объявить его сумасшедшим:

Вы — одно из двух: или вырвавшийся на волю сумасшедший (чему не верю), или просто-напросто мошенник. Одно из двух. <…> я дам знать в полицию и посажу вас или в тюрьму, коли будете настаивать на вашей басне, или же в сумасшедший дом. Даю вам клятву, что я освидетельствую вас и объявлю вас умалишенным, только бы удалить вас из нашего села[1089].

В финале повести практически ни у кого в деревне не остается сомнения не только в физической, но и в психической неполноценности Ангела: «Человек этот был полоумный»[1090]; «Да, вид у него довольно сумасшедший!»[1091] Аналогичный диагноз ставят Белому в очерке «Пленный дух» (например, при оценке его крупного почерка: «Так не пишут. Это письмо сумасшедшего»[1092]). Однако Цветаева, как и автор «Чудесного посещения», с таким диагнозом не только не соглашается, но, напротив, сама выносит обществу приговор: «Так-то, господа, мы в поэте объявляем сумасшествием вещи самые разумные, первичные и законные»[1093].

Для героя «Чудесного посещения» земная жизнь превращается в череду горьких познаний и злоключений. Поэтому Цветаева и называет его в начале своего очерка «бедным уэльсовским ангелом» (ср. в «Чудесном посещении»: «Так значит, бедный мальчик родился уродом, да?»[1094]; «Довольно красивое лицо у несчастного»[1095]; «Бедная, несчастная душа!»[1096]; или в переводе Н. Вольпин: «И бедный мальчик — калека, да?», «Лицо у бедняжки красивое»[1097]).

Таким же «бедным» оказывается герой «Пленного духа», придавленный, по ее словам, «бедой своего рождения в мир»[1098]. С оттенком лицемерия и превосходства так характеризуют его окружающие: «О Белом всегда говорили с интонацией „бедный“»[1099] И, пожалуй, в этой характеристике Цветаева с ними, хотя бы формально, оказывается солидарна: «Бедный, бедный, бедный Белый, из „Дворцов искусств“ шедший домой, в грязную нору <…>»[1100].