Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

На днях подсчитывали приблизительно количество печатных листов моей худож<ественной> прозы и стихов. Вышло около 100 печатных (даже можно считать сто), включая «Петерб<ург>» и «Пут<евые> Заметки» (за которые я очень стою); по 100 рублей за лист = 10 000 р.; теперь: статьи; не считая примечаний к «Символизму» и допуская (увы!) выбор и выкидывание (страниц на 300), получается от 40 до 50 печатных листов; допуская за печатный лист статей ½ гонорара, т. е. 50 рублей, эта приблизительная сумма = 2500 рублей; итого 250 печатных листов дают при 20 томах том в 12 печатных листов, а считая печатный лист в 20 страниц, получаем 20 томов по 250 страниц. Сумма же за это проблематическое собрание сочинений равна 12 500 рублей; 4000 из этого:

1) «Мусагету» – 4000 тысячи <так!>

Морозовой – 1100

Блоку 800

_______

5900

Допустим 6000.

12,500

– 6000

________

6 500

При такой комбинации 6 тысяч рублей мне бы освободились, т. е. 1½ <года> свободной жизни; за 1½ года была бы готова III часть «Трилогии»[3576], т. е. минимум 22 печатных листа, т. е. 2000, а то (если печатать в «Альманахе»[3577]), 4000 тысячи <так!> рублей, т. е. 2, 2½ года вольного существования.

Если же «Сирин» откажется от статей, то и то 4000 могли бы освободиться от худож<ественной> прозы, т. е. год существования. До чего, родной, мне нужно вздохнуть свободно для плодотворности работы, для моих широких проектов, для того, чтобы в ок<культной> работе стать на ноги; и до чего тревога от месяца и до месяца меня изнуряет, накладывает печать утомления и вялости на самую работу, Вы и представить не можете: нет, можете → Вы же чувствуете, знаете сами, как иной раз трудно писать; и чем лучше у Вас выходит работа, тем мука творчества (не словесная, а реальная) острее… Ведь когда Вы пишете что-либо значительное, Вы как больной в постели; Вы во многих жизненных положениях, в жизненной борьбе беспомощнее не творящего, а борящегося с жизнью активно человека; творящий всю силу своей активности сосредоточивает на детище своем, а потому он и открытее внешним ударам, хлопотам. Представьте себе больного, готовящего себе пищу (куриный бульон и т. д.), когда доктор велел ему лежать спокойно в постели; ясное дело: выздоровление (рождение детища) затягивается; болезнь (жар творчества) не разрешается, а затягивается хронически; в результате на всю жизнь человек в лихорадочном состоянии (полубольной, полуздоровый: полутворящий, полуприискивающий себе поденную работу и т. д.). Если Вы это понимаете (а Вы понимаете), Вы поймете, что я с напряженной тревогою (полуповеривши, что с «Сириным» что-то такое устроится) жду результата (до свидания с Терещенко я просто как-то не верил в «Сирин», и все реальные сообщения о нем бессознательно откидывал, говоря себе: «Просто это новая версия с устройством (верней, неустройством) кавказского имения…»[3578] А вот поверил и, поверив, лихорадочно жду: жду своей свободы, или рабства в плену у тревоги, как быть.

Это для меня вопрос: «Быть или не быть предопределенным к творчеству»…