Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Как хотелось бы мне побеседовать с Вами, Эмилий Карлович (ибо я писать разлучился и упорно никому почти не могу писать). Думаю побывать у Вас в Нижнем не ранее февраля. В Москве у нас теперь очень мило. «Грустно-задумчивая» радость ждет – притаилась. Как часто удается теперь мне подслушать вздохи счастья у разных лиц, «чающих» мира. Знаете ли, Эмилий Карлович, что если бы в Москве когда-нибудь было дело, то оно началось бы неожиданно, легко, без потуг, и просто. А ведь оно – слышу – крадется вместе с миром и счастьем. Если я так позволяю себе говорить, так это потому, что «жизнь», которая скрыта в жизни в иных из своих глубинных переживаний, опережает ожидания, настигая врасплох. И неожиданные шутки подкравшихся снов – шутки, переплеснувшие в действительность, – они-то и вызывают вздохи белого счастья.

Посылаю свои стихотворения.

I. Пять стихотворений (посвящается Эллис)[1105].

1.

Он был пророк.
Она – сибилла в храме.
Любовь их, как цветок,
Горела розами в закатном фимиаме.

Под дугами его бровей
Сияли взгляды
Пламенносвятые.
Струились завитки кудрей –
Вина каскады
Пеннозолотые.

Как облачко, закрывшее лазурь,
С пролетами лазури
И с пепельной каймой –
Предтеча бурь –
Ее лицо, застывшее без бури,
Волос омытое волной.

Сквозь грозы
И напасти
Стремились, и была в чертах печальных
Нега.
Из багряницы роз многострадальных
Страсти
Творили розы
Снега.

К потокам Стикса приближались.
Их ветер нежил, белыми шелками
Вея –
Розовые зори просветлялись
Жемчугами –
– Умирали, ласково бледнея.

2.

На башнях дальних облаков
Ложились мягко аметисты.
У каменистых берегов
Челнок качался золотистый.

Диск солнца грузно ниспадал
Меж тем как плакала сибилла.
Средь изумрудов мягко стлал
Столбы червонные берилла[1106].

Он ей сказал: «Любовью смерть
И смертью страсти победивший,
Я уплыву, и вновь на твердь
Сойду, как бог, свой лик явивший».

Сибилла грустно замерла
Откинув пепельный свой локон.
И ей надел поверх чела
Из бледных ландышей венок он.

Но что их грусть перед судьбой!
Подул зефир. Надулся парус.
Помчался челн. И за собой
Рассыпал огненный стеклярус.

3.

Тянулись дни. Он плыл и плыл.
От берегов далеких Стикса,
Всплывая тихо, месяц стыл
Обломком матовым оникса[1107].

Чертя причудливый узор,
Лазурью нежною сквозили
Стрекозы бледные. И взор
Хрустальным кружевом повили.
Вспенял крылатый, легкий челн
Водоворот фонтанно-белый.
То здесь, то там средь ясных волн
Качался лебедь онемелый.

И пряди длинные кудрей,
И бледнопепельные складки
Его плаща среди зыбей
Крутил в пространствах ветер шаткий.

4.

И била времени волна.
Прошли года. Под сенью храма
Она состарилась одна
В столбах лазурных фимиама.

Порой, украсивши главу
Венком из трав благоуханных,
Народ к иному божеству
Звала в глаголах несказанных.

В закатный час, покинув храм,
Навстречу богу шли сибиллы.
По беломраморным щекам
Струились крупные бериллы.

И было небо вновь пьяно
Улыбкой дальнею закатов.
И рдело золотом оно
И темным пурпуром агатов[1108].

5.