— Моя невеста замужем, — глядя на нее, не сразу ответил он.
— Так не бывает, — рассмеялась Тоня.
— Бывает… — глухо уронил он.
И тут ее осенило: не ее ли, Тоню, он имеет в виду. Она едва сдержалась, чтобы не рассмеяться: надо же, что Костыль выдумал! Своей невестой ее считал…
— Так вы, Федя, чего доброго, бобылем останетесь, — сказала она.
Казаков снял качалку с рельсов напротив дощатого сарая, где хранился путейский инвентарь и инструменты, по деревянным жердинам отогнал ее под навес. К стене были прислонены полосатые шесты с острыми железными наконечниками — путевые сигналы, которые втыкают в насыпь железнодорожники, ремонтирующие путь. Тоня видела, как такую полосатую «пику» мальчишки на лугу перед станцией метали в кусок фанеры. Тоня поблагодарила, хотела взять сумку, но он опередил ее Проводил до самого дома, осторожно пожал руку и ушел. Шагал он широко, расставляя длинные ноги циркулем.
— Ишь ты, грёб твою шлёп! — услышала она голос отца. — Сам Федор Федорович провожает нашу цацу до дома! Пригласила бы хоть на чашку чая.
— Он ведь твой начальник, а не мой, — улыбнулась Тоня.
— Федор Федорович — голова! — уважительно произнес Андрей Иванович. — Это он наш участок вывел в передовые. Путейцы его уважают. Мастер, а ворочает шпалы и рельсы наравне со всеми.
— Письма не было? — спросила Тоня Спросила просто так, она знала: оттуда, где сейчас Иван, писем не пишут.
— Было, — ответил отец. — Сразу два — от Вари и от Дмитрия.
Откуда-то прибежал Вадим, взлохмаченный, с царапиной на щеке, видно, успел с кем-то поцапаться.
— Купила букварь? — засыпал вопросами. — А задачник? Пенал? Я тебя просил круглый!
Все, что надо, купила сыну Тоня, — он первого сентября пойдет в школу. Надо успеть сшить ему нарядный костюмчик. Лучше ее никто теперь в Андреевке не шил.
— Подрался? — напустив на себя строгость, спросила Тоня.
— За грибами ходил за клуб, ну и об сучок поцарапался…
— Врет, — уличила брата появившаяся на крыльце Галя. — С тети Сашиным Игорьком давеча подрался из-за папы.
— Из-за кого? — удивилась Тоня.
— Игорек сказал, что папа от нас убежал, а Вадька ка-ак даст ему в нос… до крови разбил, — охотно рассказывала Галя, делая вид, что не замечает гневных взглядов брата.
— Значит, ты победил? — улыбнулся в бороду Андрей Иванович. — Молодец, внучек! Никогда никому не давай спуску! А самого побьют — не хнычь и не ябедничай. Злее будешь.
— Чему ты учишь мальчишку? — возмутилась Тоня.
— Он мужчина или девчонка сопливая? — блеснул на дочь глазами Абросимов. — В нашем роду трусов и слабаков не было, грёб твою шлёп!
— Погоди… — показал сестренке кулак Вадим.
— А вот с девчонками связываться не стоит, — сказал Андрей Иванович. — От них лучше держаться подальше.
— Она же прицепится, как репейник, — вырвалось у Вадима. — Куда мы — туда и она.
— Он меня два раза ударил прутом, — пожаловалась Галя.
— Раз! — с ненавистью посмотрел на нее брат. — И то за дело. Наябедничала бабушке, что я Юсупу кость из щей достал.
— Небось грязными руками вобрался в чугун? — покосился на него дед.
— Поварешкой, — улыбнулся Вадим.
— Это ты брось, парнишка, в чугуны лазить, — нахмурился Андрей Иванович. — За такие штуки, гляди у меня, схлопочешь ложкой по лбу!
— Он большой кусок сала отрезал Юсупу, — ввернула Галя. — Все таскает ему!
Из будки давно околевшего Бурана выбрался Юсуп и на всякий случай хрипло гавкнул. Короток собачий век. Пока человек проживет одну жизнь, у собаки четыре поколения сменится. Стар стал и Юсуп Второй, как его прозвал Кузнецов, все больше лежит возле конуры, не сразу отзывается. Еще два-три года назад охотно бегал с ребятами на речку и в лес, а теперь лишь проводит до калитки и вернется к конуре. Особенно загрустил Юсуп Второй после отъезда Ивана Васильевича, первое время при каждом стуке калитки вскакивал и трусил по тропинке, теперь и не смотрит в ту сторону, словно чувствует, что больше уже не увидит своего любимого хозяина.
— Вот что, ребятишки, — заявил Андрей Иванович. — Завтра чуть свет подыму: пойдем на восемнадцатый километр за груздями. Готовьте обувку полегче да корзинки побольше.
2
Вдоль высокого дощатого забора, по верху опутанного ржавой колючей проволокой, неспешно шагал рослый пожилой мужчина в старом, чуть узковатом в плечах пиджаке, в болотных сапогах, с корзинкой в руке. Высокие сосны и ели загораживали небо, на молодых елках пауки растянули сверкающую паутину, под ногами поскрипывали, вдавливаясь в жесткий седой мох, шишки. Человек нагибался и аккуратно срезал под самый корешок грибы. Примерно на расстоянии ста метров друг от друга вплотную к забору прижимались сторожевые вышки. Под навесом на помосте топтались часовые с винтовками. Забор тянулся прямо по лесу, огибал овраг и исчезал вдали, полукругом охватывая территорию воинской базы. Увлекшись грибами, человек почти вплотную приблизился к вышке. Присев на корточки, выковыривал руками из мха семейку молоденьких боровиков. Постовой, сидя на перекладине, равнодушно наблюдал за ним.
— Небось у вас на территории белых грибов прорва, — выпрямившись, заметил человек в пиджаке.