Андреевский кавалер

В бочажок с лету шлепнулся плоский серый жук с маленькой усатой головкой, по воде разбежались морщинки, отражение сначала расплылось, затем вытянулось дыней. Она встала с колен, отряхнула с чулок сучки и иголки, взяла с кочки корзинку. В ней десятка два крепких осенних боровиков, несколько толстоногих красноголовиков-подосиновиков. Другие грибы Тоня не брала — мать все равно выкинет. Сейчас был сезон белых и волнушек, Тоня сложила рупором ладони и несколько раз протяжно аукнула, тотчас раздались далекие ответные крики подружек. Она пошла в ту сторону и вдруг остановилась, в испуге схватившись за тонкий березовый ствол: навстречу ей из чащобы, высунув язык, неслось черное чудовище.

— Юсуп! — перевела она дух. — Как ты меня напугал!

Овчарка с ходу лизнула ее в щеку, сунулась носом в колени и, присев на задние лапы, уставилась, будто хотела сообщить что-то важное. Черная шерсть лоснилась, нижняя челюсть поседела, в густой холке тоже посверкивала седина.

— Ну что ты, Юсупушка? — осторожно погладила собаку Тоня. Та прижала стоячие уши, но от ласки не уклонилась. — Нет у меня ничего вкусненького…

— А я-то не пойму, куда он меня волоком тащит! — послышался веселый голос Ивана Васильевича Кузнецова.

Он раздвинул молодые елки и вышел на лесную полянку. В его густых русых волосах светилась растопыренная сосновая иголка, в руке фуражка, наполненная крепкими боровиками. Кузнецов вернулся в поселок на прежнюю должность. Несколько раз Тоня видела его в клубе, один раз он пригласил ее на танец, но баянист Петухов, заметив это, сдвинул мехи, поставил сверкающий перламутровыми кнопками инструмент на табуретку и пошел на волю с приятелями покурить.

— Можно я в твою корзинку высыплю? — приблизился он к девушке и, не дожидаясь ответа, вытряхнул из фуражки боровики.

— А вам?

— Называй меня на «ты», — улыбнулся он. — Все-таки мы старые знакомые…

— Тогда приходи к нам на жареные грибы, — вдруг, удивляясь себе, пригласила Тоня. — Я сама их приготовлю.

— А ты смелая, — глядя ей в глаза, произнес он. — Одна в глухом лесу.

— Там девочки! — кивнула она в сторону, откуда доносилось чуть слышное ауканье. — И потом, я хорошо оринтируюсь…

— Ориентируюсь, — поправил он. — А медведя не боишься?

— Я их никогда вблизи не видела.

— Вдруг недобрый человек на пути встретится?

— Что он мне сделает?

— Все-таки держись ближе к подружкам, — сказал он.

Тоня нагнулась, аккуратно срезала гриб-крепыш ножом. Если она поначалу и оробела, увидев в лесу Кузнецова, то сейчас почувствовала себя уверенно. Может, Иван Васильевич не случайно наткнулся в лесу на нее? Искал встречи? От этой мысли ей стало весело, захотелось смеяться, дурачиться. Она обхватила собаку, прижалась к морде щекой.

— Только тебе позволяет Юсуп такие вольности, — подивился Кузнецов.

— Он знает, что я его люблю, — стрельнула зеленоватыми глазами на командира девушка.

Иван Васильевич вдруг задумался, нахмурил лоб, что-то припоминая. Тоня наконец не выдержала и, бросив на него насмешливый взгляд, сказала:

— Как бабка Сова! Что-то колдуешь про себя?

— Вспоминаю стихи, — улыбнулся он. — Знаешь, я сам попробовал стихи сочинять.

Тоня в школе легко заучивала наизусть заданные учительницей на дом стихотворения. Алена не раз уговаривала ее прочесть что-нибудь в клубе со сцены, но Тоня не соглашалась.

Обеих вас я видел вместе —

И всю тебя узнал я в ней…

Та ж взоров тихость, нежность глаза,

Та ж прелесть утреннего часа.

Что веяла с главы твоей!

И все, как в зеркале волшебном,

Все обозначилося вновь:

Минувших дней печаль и радость,

Твоя утраченная младость,

Моя погибшая любовь!

Тоня долго молчала, осмысливая услышанное, стихи ей понравились.

— Это ты сочинил про Варю и… меня? — не подымая глаз от земли, спросила она.

— Если бы я! — усмехнулся он, — Это стихи Федора Ивановича Тютчева.

— Ты все еще любишь ее? — помолчав, спросила она. И вдруг почувствовала, как сильные руки взяли ее за плечи, властно повернули — она совсем близко увидела крупные светлые глаза.

— Я другую люблю, Тоня! Глазастую, добрую, нежную…

— Кого же? — пролепетала она, чувствуя непривычную слабость в коленях.

— А ты подумай, Тоня, — мягко говорил он. — Помнишь осень, речку, мокрое белье?.. Ты сказала, что любишь…

— Я сказала, что люблю Юсупа, — прошептала она.

— У тебя были удивительные зеленые глаза. Ты знаешь, что у тебя очень красивые глаза?

У нее бешено заколотилось сердце, перехватило дыхание, все поплыло перед глазами: он ее поцеловал. Она не помнила, сам он ее отпустил или она вырвалась. Юсуп громко лаял, стараясь лизнуть в лицо.

— А кто обещал за меня замуж выйти и любить до гробовой доски? — как сквозь сон доносился его глуховатый голос. — Кто обещал кормить оладьями со сметаной и пришивать пуговицы к гимнастерке?

— Еще вспомни про серые щи… с ребрышками, — смущенно улыбнулась она. Конечно, она все помнила, удивлялась другому — как он все запомнил? Ведь столько лет с тех пор прошло!

— Помнишь, ты обещала стать красивой? Ты самая красивая на свете, Тоня!

2

— Юсуп, милый, ты очень любишь своего хозяина? — заглядывая собаке в глаза, спрашивала Тоня.