Андерманир штук

Потому как с некоторых пор начал Владлен Семенович их различать… ну, не то чтоб с полувзгляда – присмотреться, конечно, требовалось, но ошибался – редко. Была в них во всех какая-то пониженная степень существования, что ли… потусторонность такая – не то чтоб прозрачность, конечно, но своего рода «протертость», как с тканью бывает, когда она начинает на свет просвечивать. Теперь, вспоминая Софью Павловну, он понимал, почему та показалась ему такой ветхой, такой пергаментной: они все ветхие – даже их дети. Сухие, пергаментные дети – как Сережа-иди-домой – наверное, чтобы сквозь стены проникать, сквозь трещины просачиваться. А в остальном – как мы на вид: точь-в-точь. Но это только на вид…

Когда оборотень Клейн «Среднюю Радищевскую» с аппетитом скушал, Владлен Семенович осмелел – правда, немножко, потому что до конца все-таки неизвестно было, поняли они друг друга или нет. Но первый раунд, кажется, все-таки за Владленом Семеновичем остался. «А чего я сомневаюсь? – возвращаясь домой, увещевал себя он. – Не в самом же деле они оборотни-то… да и не сверхчеловеки какие-нибудь – что обмануть их не обманешь и обхитрить не обхитришь. Обхитрял же Игнатьич-то! Вот и я обхитрил одного… Разговорить бы теперь Клейна осторожненько – авось, чего и пойму, наконец».

– Ты, Владлен Семенович, – странно, что они так быстро стали на «ты», – кончал бы прикидываться-то! – улыбнулся своей узенькой улыбкой при очередной встрече Клейн.

Владлен Семенович не то чтоб струхнул, но морозец-то по коже пошел небольшой – хоть и начало июня.

– Да разве я прикидываюсь… не припомню! – Владлен Семенович тоже улыбнулся узенько, как мог, но так узенько, как у Клейна, у него никогда не выходило.

– Постоянно прикидываешься, – заверил его Клейн. – Делаешь вид, что в кино разбираешься, а сам сюда просто от нечего делать приходишь. Чтобы время убить. В кино ты ничего не понимаешь… в настоящем, хорошем кино. Что, разоблачил я тебя?

– Разоблачи-и-ил, – обрадовался Владлен Семенович. – Ты у нас всем разоблачителям разоблачитель.

Гроза миновала, и буря промчалась! Теперь потихоньку можно и на серьезные разговоры выходить – не забывая, конечно, под дурачка работать.

– Странно Москва теперь кроится, – начал как-то Владлен Семенович настолько общо, насколько мог.

– Да уж, – словно только и ждал этого разговора Клейн. – Но почему – «теперь»? Я уже давно сей бардак, извини за выражение, на примете держу. Нету чистоты, Владлен Семенович… Пропала чистота. И с каждым годом все только хуже становится.

– Хуже, – не понял с чем согласился Владлен Семенович. И для надежности добавил: – Гораздо хуже. Скоро и совсем плохо будет.

– Думаешь, скоро? – затосковал Клейн. – А я, видишь ли, все себя надеждами пустыми тешу… Нет, чистки-то, конечно, теперь вряд ли уже возможны, да и не нужны они больше никому. Но каким-то образом качественный состав Москвы все равно бы поменять надо… Вот была хорошая тенденция, с лимитчиками, – я уж было совсем обрадовался, что нужные люди в столицу приедут, как раз бы на наши с Вами улицы, да снобы воспрепятствовали.

– Да… снобы воспрепятствовали, – повторил неизвестное слово Владлен Семенович.

– Э-эх, – ностальгически вздохнул Клейн, – а были ведь времена! По спискам сюда попадали. Я-то списков не видел…

– Я видел, – ошарашил вдруг себя самого Владлен Семенович: один узелок начал, вроде, завязываться. – Приятель у меня был, в Марьиной Роще. Он раньше списки такие составлял. Только теперь они не нужны никому.

– Понятно, – опять вздохнул Клейн. – Тут уж больше, дорогой мой, ничего не отрегулируешь… Обмены, купля-продажа, завещания неправильные – куда от этого денешься! Да и страна-то ведь, согласись, давно не та.

– Рухнет оно все не ровён час! – с садистским наслаждением (откуда бы!) произнес Владлен Семенович. – И нас под собой погребет.

– Да погоди еще, – узее некуда улыбнулся Клейн, – не торопись, любезный Владлен Семенович. Нас так быстро не погребешь! Прежде чем оно все рухнет, надо еще, чтобы кое-что кое с чем слилось, а при слиянии-то как раз и обозначится в нашу сторону перевес. Это мы их поглотим, а не они нас, так я думаю.

– И – что? – не сориентировался вовремя Владлен Петрович.

– Что! Он говорит – что! – расхохотался Клейн. – А то, мой дорогой, что не даром ведь мы семьдесят лет насмерть стояли… успели ведь хозяйством обзавестись, или как?

Владлен Семенович чувствовал, что теряет нить, и решил вклиниться как бы некстати:

– Одних улиц Соколиной горы сколько… одних Парковых!

Получилось – кстати.