Анатолий Собчак: тайны хождения во власть

Служба начиналась с мягких ковров. Бывший кабинет Ходырева потряс Собчака размерами и, судя по постоянным озираниям, своей неуютностью. Он долго изучал потайную дверь в стене, умело задрапированную штофом, ведущую в так называемое бытовое помещение, где был письменный стол и сервант с бутылками «Боржоми». Из этого помещения через небольшую анфиладу комнат с истинно дворцовым великолепием можно было выйти на улицу, минуя приемную. «Патрон» восхищенно цокал языком, бормоча что-то банальное, типа «Вот жили люди!». Над потайной дверью позади письменного стола висела огромных размеров, почти во всю ширину кабинета, картина, изображавшая вождя мирового пролетариата, идущего по гранитной набережной бунтующей Невы на фоне Петропавловской крепости. Натянутая до ушей традиционная кепка, распахнутое пальто и барашки на гребнях волн речного простора, по замыслу художника, вероятно, должны были олицетворять шквальный ветер революционных перемен. Собчака картина, похоже, поразила вовсе не тематикой, а своими размерами и опасным нависанием над письменным столом, за который поэтому он присаживался крайне редко, облюбовав торец длинного стола для заседаний подальше от этого шедевра живописи.

С первого же дня приемную властно, по-хозяйски заполонили депутаты. Высокая, с резным орнаментом, расписанная золотом дверь в кабинет «патрона» не успевала закрываться, и было даже высказано предложение ее вообще снять, ибо «демократической» власти, как уверяли нардепы, нечего скрывать за дверьми. Все шныряли и слонялись туда-сюда с искаженными озабоченностью деловыми лицами, порой даже бегом. Я сначала ошарашенно наблюдал, не вмешиваясь ни во что, обычно притулившись плечом к высокой полке у камина в приемной. Гам стоял невообразимый, как на перроне перед отправлением поезда дальнего следования с эмигрантами. Все охотно делились вслух изумительными прожектами мгновенного процветания и необычайно разнообразными планами ( от разработки мероприятий по поэтапному переименованию города до завальной поставки презервативов и замены бензина свекольным соком, заодно с изобретением мяса без протеина и рогаликов без углеводов. При этом зорко следили друг за другом с целью быстрого перехвата инициативы. Бестолковость была всеобщей. Идеи принимали форму тягостного безумия. Собчаку все время подсовывали какие-то письма, которые тот, не глядя, подписывал прямо на своих коленях либо на стенах притуалетных коридоров. Я прекрасно понимал всю бредовость и непредсказуемость последствий подобных автографов и под предлогом регистрации уставал отнимать их у осчастливленных владельцев, прося «патрона» перестать расписываться на непрочитанных бумагах.

В последующие дни приемную захватил деловой люд и те, кто считал себя таковым. Вокруг азартно толпились желавшие сытно жить и быть в тепле. Все ликовало. Они, тоже переняв манеру «демократов», ринулись прямо в кабинет «патрона», завалив его предложениями совместного преуспевания.

Под конец дня, когда волна деловых двубортных пиджаков схлынула, обнажив сидящего за торцом стола Собчака с усталым лицом и не стертой, но смятой и притушенной улыбкой, он сказал мне, что работать так дальше не может, поэтому нужно что-то делать. Я молча пододвинул ему пролежавшую уже с неделю у него перед глазами разработанную мною структуру и штатное расписание аппарата нового Совета с рассчитанным ориентировочно фондом зарплаты. «Патрон» мутным взором уставился на плод моей служебной инициативы.

Одновременно со мной разработкой подобного расписания занялась депутатская комиссия под руководством М.Горного. Именовалась она «комиссией по самоуправлению». Ее председатель очень походил на вечного студента старших курсов антигуманитарного вуза, который, дабы не на голодный желудок долбить неподдающийся гранит науки, подрабатывал еще в ЖЭКе водопроводчиком. С рождения нестриженый и не..., в грязно-белых стоптанных кроссовках и какой-то полуспортивной спецовке, с бессменной черной шелушащейся дерматиновой сумой за спиной, М.Горный, не зная конструкции изнутри, тотчас заявил о необходимости полной ломки «старорежимной» благопристойности. Как ни велик был соблазн проторенного пути, его комиссия предложила разом разогнать всех старых работников и создать по мере надобности новаторскую структуру управления. После чего единым махом покончить с какими-то вчерашними безобразиями. В общем, прием был далеко не нов. Он прежде всего давал широчайшую возможность беспардонному любительству во вред делу блеснуть всеми гранями своих талантов и ухлопать прорву невозвратного времени на никчемное, агрессивное реформаторство.

А работать требовалось уже сегодня, подняв брошенную эстафету вчерашней власти. Поэтому в отрыве от комиссионного творчества я как-то и предложил Собчаку выгодный своей бесспорной работоспособностью вариант управления нового Совета. Эту штатную схему нужно было срочно протащить через Президиум, а затем, согласно регламента, утвердить на очередной сессии.