Анастас Микоян

«Мы собирались в Пицунду, когда сын Хрущева Сергей рассказал о заговоре со слов одного чекиста при Игнатове. Хрущев известие не принял всерьез, и уж конечно не стал из-за этого откладывать свой отпуск. Он на всякий случай поручил мне встретиться с этим чекистом и улетел отдыхать. Я должен был лететь туда же через несколько дней. Ни один из нас не принял достаточно серьезно рассказ чекиста. Вернее, я, выслушав его, понимал, что человек этот честный и говорит то, что думает. Но было и впечатление, что он может все сильно преувеличить. Большинство фактов — мелкие, недостаточно убедительные. Слова Игнатова о тех или иных людях были неопределенные — „хороший человек“, „нехороший человек“. Ругань в адрес Хрущева понятна, имея в виду амбициозность Игнатова и тот факт, что Хрущев не ввел его в Президиум ЦК, а надежды на приближение к власти у того всегда были. С другой стороны, от Игнатова можно было всего ожидать. Но все остальные? Хрущев еще в Москве, до отъезда в Пицунду, сказал мне, что не верит в участие в „заговоре“ Шелепина и Семичастного; не верит, что Воронов мог объединиться с Брежневым — они друг друга ненавидели; Суслова он вообще идеализировал. Похоже, он принимал подхалимаж всерьез и не верил, что люди, поставленные им так высоко, способны против него пойти. ‹…›

Поговорив с чекистом, я все еще не имел твердого мнения, прав ли он или заблуждается. Решил в Пицунде оставить на усмотрение Хрущева. Все равно мне делать было нечего по этому вопросу, он мне только поручил выслушать, никаких особых полномочий, естественно, не дал.

Прилетел я в Пицунду дня через три после него [На самом деле пишут, что в тот же день, 3 октября. — А. Р.]. Но он и там всерьез не думал об этом деле. Правда, он спрашивал некоторых людей, которых чекист называл участниками заговора, верны ли эти слухи: Подгорного — еще в Москве, Воробьева, встречавшего его в Адлере, и др. Все, конечно, отрицали. И мы с ним спокойно отдыхали, гуляли в чудесном реликтовом сосновом лесу, купались в бассейне. В такой обстановке у нас с ним обычно налаживались хорошие, доверительные отношения, с ним можно было обо всем говорить. Слушал, обсуждал спокойно».

Неделю в Пицунде Хрущёв, однако, бездействовал, отдыхал. Не совсем бездействовал, конечно: каждый день он и Микоян просматривали телеграммы, встречались с местными партийными деятелями, приезжавшими засвидетельствовать почтение, и даже с иностранными делегациями.

Одиннадцатого октября прилетел из Москвы сын Хрущёва и привёз расшифровку записи разговора Микояна и Галюкова. По совету Микояна, прошедшего сталинскую школу, Сергей сделал запись печатными буквами. Хотя, скажем разу, графологическая экспертиза легко устанавливает авторство теста, написанного и печатными буквами, и левой рукой, и как угодно.

Никита Хрущёв отказался читать запись и велел сыну отдать её Микояну. Тот, в отличие от Хрущёва, внимательно прочитал текст и попросил Сергея дополнить его. Придирки показались Сергею странными, но он всё сделал, после чего Микоян спрятал бумаги в шкафу с одеждой. Сергею это не понравилось. Если Микоян просит его уточнить текст, значит, собирается его показать как минимум ближайшим соратникам! Это навело Сергея на подозрения, что Микоян — участник заговора.

О том, что Брежнев, Подгорный и Игнатов — никакие не соратники для Микояна, Сергей не знал.

Микоян же много раз обжигался на документах, и к появлению каждого нового документа, где стояла его фамилия, относился максимально серьёзно.

Сергей не понимал, что документ — это оружие. Микоян — понимал.

Вот воспоминания самого Сергея:

«Анастас Иванович тоже пребывал в спокойствии. Правда, мои, переписанные в целях конспирации от руки печатными буквами, листки просмотрел внимательно. На заключительной странице углядел, что я не воспроизвел его замечание о том, что ЦК верит и не сомневается в честности Брежнева, Подгорного, Шелепина и других товарищей. Мне фраза показалась напыщенной, и я её опустил. Оказывается, эти слова несли в себе важную смысловую нагрузку.

Затем Микоян попросил меня расписаться на последнем листе: запись не должна оставаться анонимной. Спрятал он мои листки в надежном месте, в гардеробе под стопкой нижнего белья.

В последние годы получила хождение версия, что Микоян с самого начала сотрудничал с заговорщиками, „как надо“ провел беседу с Галюковым, развеял подозрения отца, до последнего момента неотступно следил за ним.

Эта теория логична и подтверждается фактами, но, на мой взгляд, никак не соответствует сущности Микояна. Скорее всего, Анастас Иванович с первого момента тщательно рассчитывал каждый свой шаг, чтобы, как это случалось не раз в прошлом, выиграть при любом повороте событий. Так он вел себя в июне 1953 года, когда арестовывали Берию, такую же стратегию он избрал в июне 1957 года во время столкновения отца с Молотовым и другими сталинистами, так он решил действовать в октябре 1964 года».

Это субъективное мнение Сергея, изложенное в 1990-е годы, спустя четверть века после описываемых событий.