Анастас Микоян

Из Ханоя в Пекин Микоян отправился 6 апреля. В тот же день состоялись переговоры с Мао. Тот был доволен визитом старого знакомого, сходу раскритиковал Сталина, припомнил все обиды, недостаточную помощь со стороны Москвы во второй половине 1930-х, и признался, что визит в Москву в декабре 1949 года и личное общение со Сталиным оставили у него негативное впечатление. Сталин якобы прямо дал понять Мао, что не доверяет ему и опасается превращения Китая во вторую Югославию. Микояну пришлось подыграть, ответить, что Сталин под конец жизни стал настолько мнительным, что не доверял никому, в том числе и ближайшим товарищам.

Микоян лично познакомился с Мао первым из всех членов высшего руководства СССР. Первым побывал в гостях у Мао, зимой 1949 года, когда тот ещё не пришёл к власти. Далее Микоян встречался с Мао чаще, чем все прочие обитатели Кремля: один раз в Москве и пять раз в Китае (последний раз — в 1957 году). Но отношения между ними всегда были сугубо деловыми. Разумеется, Мао очень серьёзно относился к Микояну, прислушивался к нему и считал главным советским экспертом по Китаю. Но всё же Мао не считал Микояна ровней себе. В свою очередь, Микоян старался не уронить авторитет державы, которую он представлял, и с самой первой встречи всегда давал понять, что не намерен смотреть на «великого кормчего» снизу вверх. Китайского лидера, чуткого к подобного рода нюансам, это раздражало. И тот и другой помнили, какую помощь оказывал СССР китайским коммунистам. Но теперь товарищ Мао хотел об этом забыть, а Микоян ничего забывать не собирался. Микоян помнил, как Мао льстил Сталину, называя его «товарищем главным Хозяином» — и Мао видел, что Микоян помнит. Более того, есть сведения, что Мао вообще не любил русских (советских) людей. Переводчик Микояна Юрий Галенович в своей книге[12] пишет: «Для Мао Цзэдуна не существовало и априори не могло существовать симпатичного советского человека, в том числе прежде всего советского руководителя; его антипатия к советским (к русским, кто был из России) была изначально заданной ему, казалось, генетически, она была просто патологической».

При этом антипатия Мао сочеталась с многословными официальными заверениями в дружбе, церемониальными славословиями, показным уважением, что вместе оставляло неприятное впечатление. Впрочем, в своей книге сам Анастас Иванович об этом умолчал, очевидно, из дипломатических соображений.

Однако и преувеличивать заносчивость Мао не следует: он был слишком умён, чтобы переходить известную черту, к тому же понимал, что Микоян от начала и до конца курирует экономическое взаимодействие между двумя странами; от Микояна слишком многое зависело; даже больше, чем от Хрущёва, которого Мао вообще ни в грош ни ставил. В целом же, учитывая свидетельства и мнения разных историков, нужно сделать важный вывод: Мао Цзэдун в разговорах с Микояном был гораздо более откровенен, чем с другими лидерами СССР, более откровенен, чем со Сталиным, и затем с Хрущёвым. То есть всё же между ними возникли особые личные отношения, то, что в официальных документах обычно называют словом «доверительные». Мао мог сказать Микояну то, что другим не говорил.

В следующие два дня Микоян встречался с руководителями экономического блока, обсуждая помощь в строительстве предприятий, но более половины всего времени вынужден был отвечать на вопросы, касающиеся ХХ съезда. Микояну пришлось нелегко. Китайцы формулировали их максимально прямо: если вам уже 10 лет назад было известно о преступлениях в системе НКВД, почему вы заговорили об этом только сейчас? Микоян парировал, напоминая о партийной дисциплине, о большом доверии к Сталину как к лидеру страны и Верховному главнокомандующему; аргументы он, разумеется, давно приготовил и уже озвучивал во Вьетнаме.

Микоян пробыл в Китае два дня и 8 апреля оправился в Улан-Батор.