Анархист

Из коридора донеслись крики, дверь приоткрылась, показалось уже знакомое широкое лицо.

- Разрешите? - мордатый вошел. - Старший лейтенант Козымаев по вашему приказанию прибыл.

- Козымаев, по этому делу с тобой остается городской опер, слушай его. Сейчас ведите этого героя в камеру, Мокшанцев, потом вернешься на минуту.

Та же вонючая камера, но уже без Карбюратора. Дверь в комнату досмотра открыта, из окна серый свет. Утро. Махно сел, прижался спиной к холодной шершавой стене. Прислонился затылком, кожей ощутил неровности штукатурки. Внезапно захотелось спать. Вадим закрыл глаза. Закрутились картинки предыдущего вечера. Видения были столь отчетливы, он действовал и одновременно наблюдал со стороны. «Нет, Гарий!» Тянул руку и не мог дотянуться, остановить друга.

- Хуйли ты спишь, ублюдок!

Вадим вздрогнул, открыл глаза. Дверь в камеру была открыта, в силуэтах угадывались Мокшанцев и Козымаев.

- Вставай! - голос Мокшанцева. - Руки! Не так, спиной повернись!

Вадим повернулся, в запястья врезались полоски железа.

- Двигай!

Пустой коридор, поворот, дверь с табличкой «Оперуполномоченный».

- Хуйли смотришь! Входи, будь как дома! - Мокшанцев толкнул в спину.

Кабинет три на четыре метра, грязные стены, слева диван, прямо шкаф, справа два стола вплотную, окно с решеткой. Судя по золотой полоске в ижней части блеклого неба — рассвет.

- К стене встал!

Вадим шагнул вправо, Мокшанцев повернул ключ в дверном замке. Козымаев сел за стол, Мокшанцев упал на диван. Оба смотрели на задержанного.

- Поговорим? - глаза у Мокшанцева почти белые точь-в-точь как у Борьки-Карбюратора.

Вадим вздохнул и покачал головой.

- Не хочешь. Брезгуешь! Западло! Крутой типа! - тщедушный опер заводил себя.

Он вскочил, выдвинул стул из-за стола, поставил его в центр спинкой к шкафу.

- Садись!

Мордастый Козымаев помог сесть, завел руки за спинку стула. Вадим понимал, что последует физическое воздействие, но не резать же его будут. Если учитывать, что в самом деле покажут по телевизору, пытки не должны оставить следов на теле, поэтому он не боялся: подумаешь, несколько лишних тумаков. За спиной стукнула дверца шкафа, между скованных рук скользнула веревка, давление наручников усилилось. Козымаев оказался впереди с толстой веревкой в руках, присел на корточки. Вадим почувствовал как опер приматывает правую голень к ножке стула. Профессионалы! Козымаев примотал левую ногу, выпрямился, на широком лице улыбка до ушей.

- Готово.

- У меня тоже! - произнес Мокшанцев за спиной.

Вадим увидел зеленую резину с круглыми стеклами внутри, гофрированный шланг. Резина врезалась в подбородок, ловким движением Мокшанцев натянул противогаз.

- Поиграем в слоника! Надумаешь говорить, помотаешь хоботом!

Несколько раз Вадим терял сознание. Мокшанцев реанимировал ударом в грудь.

- Не спи, ублюдок!

Вадима вырвало, часть рвоты пришлось проглотить, часть затекла в ноздри. Вадим замотал головой, попытался встать, повалился на пол. Резкими движениями — резиной о линолиум — сделал попытку снять противогаз. Услышал смех оперов, звонок телефона.

- Тихо. - это Козымаев. - Да. Сейчас иду.

Трубка громыхает на аппарат.

- Мне на вызов — какой-то хер кражу магнитолы заявляет. Утро начинается.

Хлопает дверь.

- Что, качок сраный, продолжим?

Вадим тяжело дышал, с запахом и вкусом пришлось смириться. Лежа на полу, заметил толстую рифленую подошву ботинок. Успел подумать: «Хочет выше казаться».

- А мне по хую твое признание! - кричит Мокшанцев.

В животе взрывается граната. В мгновенье проглатывает темнота.

Вадим открыл глаза. Белый потолок, белые стены, хромированная стойка,

- Очнулся, анархист? Нестеров Вадим Александрович.

По голосу Вадим узнал начальника ГУВД.

- Государство – оно может работать для народа, а может для власть имущих. Ложь! Все пропитано, все смердит ложью! Ложь – демократия, бессилие которой с каждым годом все отчетливее, ложь – цивилизованное правосудие, которое наказывает лишь ничтожную часть истинно виновных. Большей частью наказание, реальное наказание отбывают дураки, а кто поумнее, тот остается на свободе. Ими восхищаются и им служат, те кто слабее и кто не нарушает закон лишь из страха перед наказанием…- дальше полковник читал молча, изредка поднимая брови.

Раньше не мог прочитать, подумал Вадим.

- Сам придумал? - усмехнулся полковник, закладывая листок в папку. - Ты, стало быть, идейный. И чего ты хотел изменить этими листовками, взрывами, нападением на милиционера? Как видишь, нам все известно. Больше можешь не молчать.

Если все известно, что говорить? Вадим молчал. Мысли сквозь наркотический туман блуждали в голове, натыкались друг на друга, складывались в логические цепочки. А все ли известно? По кличке не назвал ни его, ни кого-либо еще. Понятно, что провели обыск, но дома компромата было. Листовка оставалась с той памятной ночи, а больше ничего. Мама. Как она выдержала? Что ей наплели товарищи милиционеры.

- Ну! - не выдержал полковник.

Вадим перевел взгляд на начальника УВД, попытался улыбнуться. Похоже, получилось.

- Да по тебе психушка плачет! - разъярился полковник. - Ему вышка светит, он лыбится!