— Эх, сестрёнка, — Владимир с ласковой укоризной покачал головой, — да от детского смеха проснуться — это, знаешь, какая радость. Ты сала ещё порежь, чего ему лежать, я мигом обернусь.
Он подобрал костыли, встал, неожиданно ловко и быстро застелил свою постель, взял из мешка полотенце, повесил его себе на шею и вышел.
— Эрик, — позвала Алиса, — смотри, сколько снега, и, знаешь, он, ну, совсем-совсем, не тает.
Эркин отобрал у Жени свой нож, с вечера так и лежавший под кирпичом хлеба, и стал резать сало.
— А для Владимира чай есть?
— Да, вон стоит. Алиса, не хватай, горячее.
— Мам, а это что? Ну, вон там.
— Это? — Женя посмотрела в окно. — Это церковь.
Поднял голову и Эркин. Поезд шёл медленно, и он успел увидеть.
— Это… её разрушили, — сказала Женя, почувствовав его удивление.
— Опять война?! — возмутилась Алиса.
— Она самая, — сказал, входя в отсек Владимир. — Была, да вся вышла.
Они расселись как вчера: Владимир к окну, Женя рядом с Алисой, а Эркин рядом с Владимиром. Но только взяли себе по бутерброду, как вошла с дымящейся кружкой в руках светловолосая и веснушчатая женщина в военной форме. Она остановилась, явно отыскивая место для своей кружки на заставленном едой столике. Эркин тут же встал, уступая ей место, а Владимир улыбнулся:
— Садись, сестрёнка, братишкой будешь.
К удивлению Эркина и Жени, это предложение явно обрадовало женщину. Видно, "братишка" означало что-то, чего ни он, ни Женя — Эркин это понял, быстро поглядев на Женю — не знали. В конце концов, всё утряслось. Эркин теперь сидел у окна, А Алиса у него на коленях, Женя рядом, а "братишка" — оказалось, её зовут Олей — рядом с Владимиром. У Оли был с собой такой же, в принципе, набор, что и у Владимира, и стол теперь ломился от еды. От водки Оля отказалась, съязвив:
— Мне похмеляться незачем.
— Об чём речь, — хмыкнул Владимир. — Не об опохмелке разговор идёт. — Если вам лишнее, мы поможем, — сказали вдруг сверху.
Все подняли головы и увидели свесившуюся совсем мальчишескую чумазую мордашку и вихрастые давно не стриженые волосы.
— Ты откуда такой прыткий? — удивился Владимир.
— Из Рогожкина, — весело ответил мальчишка. — А едем до Кулькова. И обратно. Жратву в пузе перевозим.
— А грузоперевозки по льготному тарифу, — засмеялась Оля.
— Приятно с понимающим человеком поговорить. Так как насчёт помощи? Мы вам в момент очистим.
— Сколько вас, трое? — Оля сложила три бутерброда стопкой и протянула наверх. — Хватит?
— С такого-то стола могло и побольше отломиться. Но мы не гордые, спасибо и на этом.
Сверху протянулась грязная, по-мальчишески тонкая в запястье рука и взяла бутерброды.
Эркин сидел, опустив глаза. Он не любил и презирал шакалов. Но не спорить же. И в России, может, другие порядки. Он-то не знает. Наверху аппетитно смачно чавкали.
Подошёл проводник, кивнул им и посмотрел наверх.
— Так, в Олсуфьеве проверка, выметайтесь, пока перегон тихий.
— Ага-ага, спасибо, дяденька, — загомонили наверху. — За нами не пропадёт, не боись, мы на добро памятливые.
Трое мальчишек в грязных, зашитых вкось и вкривь, похожих на рабские куртках попрыгали вниз и выбежали. Последний — самый маленький — успел схватить со стола круг колбасы и крикнуть:
— На здоровье, тётеньки!
Владимир покачал головой, а Оля неожиданно грустно сказала:
— Что с их возьмёшь? Война всё.
— Да, — вздохнул Владимир, всё война, — и ответом на взгляд Эркина: — Ни кола, ни двора, ни родного человека рядом. Всё война взяла. Думаешь, шпана поездная? Оно и так, и не так. Некуда им ни деться, ни приткнуться. И для работы малы, и для приюта велики.
— По устному… договору с двенадцати лет работают, — нехотя сказал Эркин, в последний момент заменив английский "контракт" русским "договором".
— Да кто их, мальцов, наймёт, — вздохнул Владимир. — Да ещё зимой.
Поезд шёл медленно, за окном тянулась белая равнина, но Эркин уже пригляделся и видел вмятины и рвы.
— Воронки? — спросил он Владимира, кивком показывая на окно.
Тот понял и кивнул.
— Воронки, окопы… погуляла здесь война… вволюшку.
Оля внимательно посмотрела на Эркина и спросила:
— Ты где жил, что войны не видел?
— В Алабаме, — ответил Эркин и пояснил: — Туда война не дошла.
Оля улыбнулась, и её лицо стало очень мягким и совсем не насмешливым.
— Странно даже, — и посмотрела на Владимира. — Правда?
Тот, внимательно глядя на Эркина, кивнул.
— Своего, небось, хлебнул?
— Мало не было, — сдержанно ответил Эркин.
Ладно, — тряхнула головой Оля. — Было да прошло.
Женя, державшая под столом Эркина за руку, перевела дыхание.
Утолив первый голод, пили чай уже не спеша, для удовольствия. Алиса, сунув за щеку конфету, смотрела в окно. Вагон наполнялся шумом, взад и вперёд мимо их отсека проходили люди. Шёл неспешный, совсем уже спокойный разговор. И взгляды Оли не раздражали Эркина. В конце концов, это не опасно, теперь не опасно. Владимир заметил и её взгляды, и непоказное равнодушие Эркина, и его улыбка стала на мгновение сочувственно-грустной.
— Нет, — Оля вертела в руках кружку с остывающим чаем. — Нет, у меня родни навалом, найду, куда приткнуться.