— Да. Я всё рассчитал, Рассел. Пока я делал спальников и… не будем вдаваться в детали. Так тогда мне давали всё. Давала Империя, потому что ей были нужны спальники и многое другое, что мог дать только я. Русским не нужны спальники. И уже они мне дадут всё. Для моей новой работы. Я решу проблему реабилитации, Рассел. И русским будут нужны и другие мои работы. Но поговорим о спальниках, — отец отхлёбывает коньяк и улыбается. — Нет, Рассел. Я нужен. Я один знаю весь процесс, рецептуру, методику… Мне нечего бояться русских. И не четыре спальника, а все Паласы будут в моём распоряжении. Это будет большая интересная работа. А попутно продолжатся те, другие, которые нужны всем и всегда. Разумеется, — отец подмигивает ему, — тебе найдётся место.
— Облучение необратимо.
— Необратима только смерть, Рассел. И то… пока я не брался за эту проблему. Но потом… посмотрим…
…Рассел скомкал газету, открыл окно и выбросил комок. Ворвавшийся ветер ударил его по лицу. Он закрыл окно и сел на своё место. Что толку в этих воспоминаниях? Как и в любых других. Смерть необратима. А вон и Гатрингс на горизонте.
Бумаг было много. Анкеты, заявления, ещё что-то. Сидя за столом у стены, Женя писала, писала и писала. То сверяясь со своей метрикой, то шёпотом спрашивая Эркина. А он словно впал в какое-то оцепенение, изо всех сил стараясь не дать прорваться наружу внутренней дрожи. Он отвечал на вопросы русского офицера и Жени, двигался, улыбался, но это был не он, а кто-то другой. Слишком это странно, непривычно, невероятно.
— Эркин, а отчество?
— Андрей сказал: Фёдорович.
— Хорошо, — кивает Женя, старательно выписывая русские буквы.
Алиса стоит у стола и смотрит, как она пишет, потом вздыхает. Так, что Женя поднимает голову и улыбается ей. И увидев эту улыбку, Алиса прислоняется к Эркину, а потом забирается к нему на колени. Он же не пишет, ему она не мешает. И у Эркина обрывается сердце, но офицер молчит. Не видит? Эркин осторожно косится на русского. Улыбается?! Значит… значит…
— Эркин, дата рождения?
Он вытягивает правую руку, засучивая рукав.
— Девяносто шестой.
— А дата? Ну, день, месяц…
— Женя, нам считали сразу после Нового Года.
— Первое января, — улыбается Женя. — А место рождения?
— Питомник.
— Нет, это не годится. Я напишу просто Алабама.
Женя встаёт, собирает бумаги и несёт их офицеру. Алиса спрыгивает с его колен и бежит за ней, оглядываясь на него. Эркин встаёт, тоже подходит к столу. Офицер быстро просматривает заполненные Женей бланки.
— Отлично. Всё правильно. Идите сейчас в тринадцатый, там сфотографируетесь и уже с фотокарточками приходите сюда.
— Спасибо. Всем фотографироваться?
— Для метрики не надо. Только на удостоверения. Но, — офицер улыбается, — если захотите, сделаете общую фотографию. Семейный снимок.
— Спасибо, — улыбается Женя и берёт два металлических жетона, поправляет висящую на плече сумочку. — Эркин, пойдём.
Алиса, не выпуская её руки, хватает его за руку, тянет за собой. Так втроём они и выходят в коридор.
В коридоре никого нет, но он уже продышался и осторожно высвобождает палец из цепкой ладошки Алисы. И она, посмотрев на него снизу вверх, хмурится и отпускает его.
Седьмой, восьмой… Нечётные по другой стороне? Да, вот и тринадцатый. Заперто? Женя пробует дверь и стучит.
— Минуточку, — доносится из-за двери.
Эркина снова начало трясти. Но, поймав отчаянный взгляд Жени, он заставил себя улыбнуться.
И тут открылась дверь. Седой мужчина в форме, в очках.
— Заходите. На удостоверения? Пожалуйста.
Женя сбрасывает на стул у стены плащ, поправляет перед зеркалом волосы.
— Эркин, сними куртку. И причешись. Держи расчёску. Алиса, ты посиди пока. Вот так. Умница. Куда идти? Сюда?
Женя уходит за ширму, перегораживающую комнату, а он встаёт на её место перед зеркалом и водит расчёской по волосам, укладывая падающую на лоб прядь, узнавая и не узнавая себя.
— Откиньтесь назад. Вот так. Отлично, — доносится из-за ширмы. — Ну, вот и всё.
— Спасибо. Эркин, иди сюда.
Он рывком кидается к ней, едва не опрокинув ширму.
— Садись, — Женя забирает у него расчёску.
Эркин садится на стул.
— Сейчас-сейчас, я только поправлю.
Руки Жени расправляют воротничок его рубашки, застёгивают пуговицу.
— Вот так. А верхнюю так оставим.
Фотограф, улыбаясь, ждёт, пока она закончит.
— Всё? Благодарю вас, — Женя уходит за ширму. — По-русски понимаешь?
Он молча кивает.
— Отлично. Смотри сюда. Сядь прямо, не сутулься. И улыбнись, а то так тебя только на плакат о розыске за убийство снимать.
За ширмой фыркнула Женя, и у Эркина невольно дрогнули губы в ответной улыбке. Щелчок.
— Отлично. Всё. Девочку будете фотографировать?
— Да, конечно, — сразу отозвалась Женя, входя к ним.
Эркин встал, повёл плечами, словно стряхивая тяжесть. Женя договорилась о снимках. Алиса одна, с ней, с Эркином, и они все вместе, втроём. Четыре фотографии, альбомный формат. Цена… Эркин едва не присвистнул, услышав сумму. Но Женя строго посмотрела на него, и он промолчал.